Бенджамин Дизраэли

…он казался таким небрежным, надменным, безразличным, не дающим себе труда кому-то понравиться. <…> Он не столько произносил слова, сколько они сами лились из его рта — будто для такого умного, блестящего человека, мастера слова, сам процесс речи был слишком уж хлопотным делом. <…> В намеках, ироничных усмешках, жестах презрения, которое благовоспитанность не позволяет ему выразить словами, — в передаче подобной скрытой неприязни с помощью взгляда, движения плеч, изменения тона голоса или едва уловимой гримасы он не имеет себе равных.

Наступление на Пиля достигло высшей точки 15 мая, когда Дизраэли произнес речь, в которой три часа обличал премьер-министра, назвав его «грабителем, присвоившим себе чужой ум», обвинив в «мелком политическом воровстве» и заключив свою филиппику громким призывом служить «делу труда, делу народа, делу Англии!» Однако сражение, как и следовало ожидать, Дизраэли проиграл. С самого начала было ясно, что поддержка Пиля вигами и умеренными тори (их стали называть «пилитами») приведет к отмене Хлебных законов. Но войну в целом Дизраэли и Бентинк выиграли, нанеся Пилю столь тяжелый урон, что он уже не смог оставаться лидером партии консерваторов. Через месяц, когда состоялось голосование по биллю о полицейских мерах в Ирландии, основная масса консерваторов (теперь они называли себя протекционистами) вместе с вигами проголосовала против, и Пиль был вынужден подать в отставку. Ему удалось отменить Хлебные законы, но только ценой своей собственной карьеры. В 1850 году он умер, так и не вернувшись в кресло премьера.

Отставка Пиля открыла Дизраэли путь наверх. Но она же служит примером половинчатости всех его побед. Борьба с Пилем (подобно его роману «Вивиан Грей» и избирательной кампании в Хай-Уикоме) принесла Дизраэли скорее нежелательную известность, чем успех. Когда Пиль оставлял пост премьер-министра, соотечественники любили его гораздо больше, чем его победителя. Даже Исаак Д’Израэли сказал сыну, что Пиль «славный малый, единственный, кого любят в Англии». Ко всему прочему в ходе дебатов Пиль как-то раз упомянул, что в 1841 году Дизраэли упрашивал дать ему место в правительстве. В результате вместо принципиального оппозиционера Дизраэли предстал в образе неудачливого просителя, и ни у кого не вызывало сомнения, что, стань Дизраэли членом кабинета Пиля, он никогда не затеял бы свой праведный крестовый поход против премьер-министра.

О смешанных чувствах, вызванных победой Дизраэли, можно судить по письму, которое он получил от члена партии тори лорда Понсонби. Лорд отдал должное таланту Дизраэли, сказав, что тот был «рожден, чтобы занять место в первых рядах славнейших руководителей [Англии] и быть ее гордостью». Но свое восхваление Понсонби выразил так, что Дизраэли следовало задуматься: «Не думаю, что какому-нибудь оратору Древнего Рима или Англии когда-либо удавалось добиться такого совершенства, которое вы продемонстрировали, распиная Пиля. На его месте я бы бросился на вас с кинжалом или побежал домой и там повесился». Самый известный еврей Англии «распял» всеми любимого английского лидера: в этом слышны неприятные отголоски того намека на богоубийство, который некогда заставил Дизраэли вызвать на дуэль О’Коннелла. Многие чувствовали: успех Дизраэли был впечатляющим, но в его достижении он не проявил благородства — истинный англичанин так бы не поступил. Один из видных пилитов сказал, что Дизраэли «в дебатах прорубает себе дорогу к власти подобно индейцу с томагавком». А королева Виктория заметила, что Палате общин следовало бы «стыдиться» того, что она терпит в своих рядах «этого отвратительного мистера Д’Израэли». Даже граф Дерби, занявший пост лидера консервативной партии после Пиля, был вынужден признать, что «пилиты в Палате общин испытывают к Дизраэли подозрительность и ненависть (и это не преувеличение)».