Бенефис

Скажите, а вы здесь со многими знакомы? Нет? Сказали бы сразу, я с превеликим удовольствием представлю. Вон там, около Олександры Ивановны, — Юрко Метелица, люблю его, картежника, люблю, голубчика, несусветного лентяя, черт в нем сидит, красавец ведь, а? Режиссера бы ему хорошего, заинтересованного, Метелица весь свет бы удивил, а так — знает, что достаточно ему появиться на сцене — и у всех от одного его вида дух захватывает; и что же он делает, что создает?! Что он показывает, этот мой любимый неповторимый лентяй! Штампами оброс, как бородой. Слова произносить ленится — вы хоть два звука различили из того, что он говорил на сцене? Правда, и тексты нам дают иногда — чтоб господь бог так дал здоровья их авторам, лучше бы этих текстов и правда в зале никто не слышал, — но Юрко и детской скороговорки не выговорит. И все это не мешает ему быть нежным другом жены одного… э, нет, не скажу, чьей жены, чтобы не отдавало сплетней, но о том, что он друг, знает весь театр, да и сама жена ни от кого не скрывает этого, разве только от собственного мужа, чтобы он дискомфорта не ощущал.

А вот там видите старушенцию, такая королевского покроя дама? О, это наша Артемида, она одна знает подлинную значимость любой пьесы, потому что каждую из них примеряет на себя, как новое платье: есть для Артемиды роль — хорошая пьеска, нет — бездарь. В свое время в расчете на нее брали и драмы, и трагедии, но — что поделаешь — ее время ушло, а она не уходит из театра, пока не дождется звания, а уже и текст не запоминает, и мизансцены путает, и вот недавно в «Оптимальном варианте» выход прозевала — пришлось давать занавес. Хорошо еще, что этот спектакль с занавесом идет, а то неловко было бы перед зрителями.

А теперь обратите внимание… Собственно, вы уже и раньше туда поглядывали — кто ж не заметит Коташки? Красивая девочка, очень красивая. Позавидовать можно, в особенности если кто сам долговязый, худущий, со специфической физиономией, вот как я, — не так ли? Милая, ласковая девонька, ноготки всегда лакированные, к директору с жалобами не суется, роль — два слова, а она и этим довольна, не сплетничает, на собраниях и за кулисами молчит, всем готова угодить, дрожит как осиновый лист: в этом году ее выдвинули на переизбрание. Сейчас поясню. Каждого актера каждые пять лет «переизбирают» — создают комиссию, подсчитывают, сколько и каких ролей сыграл, как сыграл, что вообще сделал полезного для театра и для человечества, пишут характеристику, а потом на худсовете решают тайным голосованием: быть актеру или не быть. Вечная гамлетовская проблема. Только Гамлету было легче. Шекспир все за него решил наперед, да кроме того — они оба давно уже в сонме бессмертных, а тут же людям есть надо, и расставаться с театром не хочется. И опять же — ты видишь себя гением, а кто-то там решает — быть тебе или не быть? Петь или же пить? В песне поется, что все равно умрешь, но пока жизнь длится, горько и больно, когда на тебе на живом заранее ставят крест. Лучше это сделать самому, не так ли? Только Коташка на такой шаг не отважится. Видите, какие дела, вам и в голову такое не приходило? Вы размышляете о театре издали, из зала — справился актер или не справился, а ведь справиться-то совсем нелегко. У искусства, как и у всякой медали, две стороны, научитесь видеть сразу обе, чтобы хоть что-то понять.

Ну, Олександру Ивановну вы, вероятно, знаете, если вас сюда пригласили. Актриса она думающая, тонкая, но думающие актрисы устраивают не всякого режиссера, вот она и вздыхает: господи, пятый десяток проходит, а что осталось, что сделано, что еще успею сделать? Спишут потом, как старый спектакль, где все изорвано в клочья — и текст затрепанный, и декорация запылилась, и костюмы в заплатках, и роль морально устарела, как и у вас, инженеров, говорят. Кое-кто даже обещает себе: уйду своевременно, как только почувствую, что уже исчерпался, но никто не выполняет этого обещания. Каждый верит, что он неисчерпаем, каждый дожидается: а вдруг, а что, если посчастливится хоть напоследок! Видите, мы не только от вареников зависим, а еще и от режиссеров, от роли, от партнеров, от гримера и костюмерши, которая может забыть в твоем платье шпильку и ты так и будешь играть весь акт с этой шпилькой в заду, будешь ласково и мирно улыбаться, ведь нельзя же госпоже Простаковой на глазах у всего зала шарить в кринолине в поисках шпильки.

Галько гостит, угощается у Олександры Ивановны, а сам терпеть ее не может, представляете, как приятно ему целовать ее на сцене, играя нежного, любящего брата? А ведь играет! И чем больше не терпит, тем старательнее играет и тем аппетитнее поедает бутерброды. И режиссеров, кстати, тоже. Знаете, как это делается? Выходит на трибуну собрания — и вроде бы от чистого сердца, болея душой — наотмашь по физиономии: какой репертуар, каков уровень, как мы могли позволить себе… Больше всего я не могу простить ему одного: анекдот до конца выслушает, без смеха, только губы скривит и говорит: «С бородой, с бородой анекдотец». Ужасная черта характера, правда?