Бенефис

Мой герой не думал покидать свою работу, свое место и оставался на посту с полным сознанием необходимости того процесса, который происходил у него на глазах, — без горечи и обиды; он радовался, что из его — именно из его — цеха теперь заново рождается завод, но не мог покинуть этот почти не существующий цех. Так же, как не покидал его на протяжении тридцати лет.

Человек этот был для меня столь интересен, что перед ним я сама со всеми своими размышлениями как бы стушевалась, стала меньше, незначительней. Человек этот казался воистину самой жизнью, не во всем мне понятной, и я пробовала найти ответ на бесчисленные «почему» в его поведении, в его поступках, хотя внешне все было так просто, обычно, закономерно.

К нему как бы само собой пришло понимание величия государственного дела, сознание необходимости прогресса, и в то же время он оказался человеком, который словно бы не в состоянии оторваться от привычного. Только теперь этим привычным был завод, а не земля.

Мой герой со мной, когда я в одиночестве и когда оказываюсь в шумливой компании. Мы вместе ходим по городу, я слышу его шаги в парке, на аллее, где на самом деле нет в это мгновение ни одной живой души, кроме меня; мы вдвоем смотрим телепередачи, вдвоем садимся за обеденный стол, он присутствует, когда я размышляю над вещами, которые представляются мне чрезвычайно важными, и когда спорю по пустякам, которые тут же забываю, и я не знаю, кто за кем наблюдает, кто кого изучает, кто чьи поступки взвешивает… Больше того, этот человек (или его образ, созданный моим воображением?) вырос до необычайных масштабов, и я пробую сравнивать смысл своей жизни и жизни моего героя, то есть я уже и не знаю, героя или того жизненного прототипа, с которого он начался, я оцениваю свои поступки с его точки зрения, я, бывает, под его влиянием заставляю себя менять поведение.

Было же знакомство с реальным человеком, спокойным, симпатичным, уравновешенным, была первая, самая заурядная беседа о будничном, и вот со временем именно эта заурядность и вызвала сомнение — а в самом ли деле все так заурядно? — породила заинтересованность, реальная личность формировалась в образ, а образ, в свою очередь, требовал (постоянная, но всегда удивляющая обратная связь!) реального воплощения в живое, в плоть, чтобы эта плоть и вправду обладала кровью и душой, знала и боль, и утешение, чтобы стоял дом, где этот новый человек мог бы выспаться и укрыться от дождя и от докучливых собеседников и принять друзей, и было бы место, где бы человек трудился, коллеги, с которыми он объединялся бы…

Можно было окружить его самыми различными людьми, додуматься до острейших конфликтов, которые ему пришлось бы в силу своего характера разрешать, поскольку он, как я полагаю, не из тех, что умеют — не столько желают, сколько умеют — обходить конфликты.

Но больше всего я хотела бы просто понять, что́ передо мной. Я не выдумывала легенды своему герою — у меня нет склонности к запутыванию клубка только для того, чтобы потом его распутывать, сюжет и события интересуют меня постольку, поскольку из них самих, незаданных, вроде бы обычных, выплывает проблема, которую надо разрешить.

Я должна хоть немного, а все же понять этого человека, хотя поначалу, когда я еще хорошо не знала его (по крайней мере хоть так, как знаю сейчас), пробовала придумать для него ситуации, разумеется, не слишком отходя от житейских возможностей, — всякие ситуации, в которых так или иначе мог бы выявиться его характер, и таких ситуаций было много, и все я постепенно отбрасывала: они не давали мне никакой развязки, а некоторые оказывались фальшивыми сравнительно с чистой простотой истинной линии жизни моего героя. Когда я пробовала, например, понять что-либо в скрытой от мира, интимной стороне его жизни, когда мне хотелось что-то узнать (не для примитивного удовлетворения собственной любознательности, а в самом деле для того, чтобы понять до конца все загадки личности), он так сторонился меня, что я начинала презирать самое себя, и мне не оставалось ничего другого, кроме как домысливать ситуации и, стало быть, немного, но фальшивить, и это было совсем не то, чего мне хотелось на самом деле; познать своего героя — это означало для меня то же, что разложить свет на дополнительные цвета, чтобы одновременно увидеть и единство, и расчлененность итого характера, и причины поступков. Было отчетливо видно, что передо мной человек, стоящий над обстоятельствами, умеющий управлять ими и вместе с тем умеющий эти обстоятельства понять, а в случае необходимости и принять, не отбросив, да притом сделать это с достойной прямотой.

Ищу актера на роль главного героя.

Но разве не в моей воле убедить себя, что вот ко мне подходит, приближается незнакомец, здоровается и…

Простите, что вы сказали! Вы актер? И хотите играть моего героя? В самом деле? А если я вам скажу, что главный герой — понятие достаточно условное, и главный и герой не более чем дань литературной терминологии за неимением точного слова? Если скажу, что он обыкновенный человек, мой герой?

А к т е р: