чтобы как снаряд ударить точно в центр укрепления, занятого небольшой, но исключительно значимой авангардной группой. Именно то, о чем ты пишешь в письме, все больше и больше сближает меня с Брехтом и его творчеством, неизвестным тебе 41
.Насколько непосредственно элементы политической и методологической ориентации Беньямина были связаны с тем, какое место занимал Брехт в его жизни, становится понятным по фразе, обращенной Шолему чуть позже, когда Беньямин объявил, что творчество Брехта делается его собственным, «предварительно – идеологически – как свидетельство»103
. Написанное Брехтом было первым явлением в сфере поэзии или литературы, поддержанным им в качестве «критика без каких-либо (публичных) оговорок», поскольку его развитие в последние годы отчасти происходило в занятиях сочинениями Брехта и потому что они «лучше всего дают представление об интеллектуальной среде, где работают такие, как я, в этой стране»104.В сравнении с этим первое упоминание Брехта о Беньямине было более сдержанным. В конце октября 1930 года он писал Брентано о предполагаемом составе редакционного совета журнала
С самого начала их чувства друг к другу были хоть и взаимными, но неодинаковыми. Ставка Беньямина была намного больше – отношения с Брехтом были непосредственно связаны с его планами. Для Брехта знакомство с Беньямином было поначалу почти случайностью, и только в годы эмиграции возник устойчивый интерес. В силу этих обстоятельств (можно сказать – так звёзды сошлись) их отношения то и дело нащупывали пределы возможного, что было вызвано не только разнящимися ожиданиями, но и несходством характеров и ментальностей. Разница – хотя все описания сводятся к клише – объясняется тем, что Брехт, будучи почти на шесть лет младше, производил впечатление более энергичного, задиристого и уверенного в себе человека по сравнению с Беньямином, весьма осторожным и созерцательным – а временами и депрессивным42
.Беньямин постоянно упоминал о проблемах в общении с Брехтом, поначалу с юмором. Так, Беньямин передавал слова своего сына Стефана: «Он и думает и говорит напористо», сказанные после прослушивания грампластинки с записью песни в исполнении Брехта. Беньямин добавлял, что это было сказано «прямо-таки с уважением»106
, однако наблюдение было связано с опасениями относительно возможности совместной работы над задуманным журналом. Кроме того, размышлял Беньямин, – «любое сотрудничество с Брехтом предполагает неизбежные сложности. Думается, что кроме меня с ними никто и не сможет справиться»107. Правда, этому пришлось бы посвятить себя целиком.В июне 1931 года Беньямин встретился с Брехтом в Ле-Лаванду на Лазурном Берегу, где Брехт отдыхал «с целой свитой друзей, занимаясь новыми проектами». В его компании были Элизабет Гауптманн, Эмиль Гессе-Бурри, Карола Неер, Мария Гроссман, Марго и Бернард фон Брентано, также Беньямин познакомился с Вильгельмом Шпейером, автором книг для молодежи. Беньямин участвовал в одном из проектов Брехта, работе над пьесой «Святая Иоанна скотобоен», хотя довольно трудно сказать определенно, каков был именно его вклад: «Мы как раз погружены в начальную стадию работы над новой пьесой»108
. В дневнике Беньямина есть сцена, раскрывающая характер его отношений той поры с Брехтом. В изящном автобиографическом отрывке Беньямин описывает, как он гулял в одиночестве, сорвал дикую розу и веточку пиона и приблизился к вилле