Бенкендорф

Не обошлось и без романа — одна давняя приятельница Воронцовых познакомила друзей с некой «весёлой и оригинальной» англичанкой, ради которой Бенкендорф в какой-то момент был готов «забросить все дела»… Но настала пора собираться домой — и вот уже пакетбот несёт молодого генерала на восток — сначала в Гётеборг, потом в Стокгольм, столицу Швеции, ещё одного союзника в минувшей войне, затем наконец-то в Россию, в Ревель. Именно здесь, очутившись в объятиях отца, Бенкендорф окончательно осознал, что война окончилась. Последовавшие две летние недели 1814 года Александр Христофорович вспоминал как прекрасное, может быть, самое безмятежное время своей жизни…

В Гатчине состоялась ещё одна почти семейная встреча — с императрицей-матерью. Мария Фёдоровна принимала сыновей своей лучшей подруги необыкновенно радушно, расспрашивала о походах с исключительным интересом, которого Бенкендорфы даже не ожидали.

Казалось, весь свет радуется переменам. Общее настроение лета 1814 года передаёт письмо H. М. Карамзина, написанное им брату 13 июня: «…Сколько счастливых перемен в Европе! Настал другой век. Дай Бог тишины и благоденствия для остальных дней наших! По крайней мере, имеем право надеяться. Пора людям быть умнее, но от них ли это зависит?»

Но вслед за неделями праздников потянулись месяцы однообразных армейских будней. Уже в августе Бенкендорф в соответствии с опытом службы в лёгкой кавалерии получил в командование кавалерийскую бригаду 1-й уланской дивизии, Сибирский и Оренбургский полки (хотя рассчитывал на дивизию). Он направился к месту квартирования частей, в Витебск. А по дороге произошла приметная встреча с П. А. Толстым — в Москве, которую Бенкендорф видел разорённой осенью 1812 года. Возрождавшаяся Первопрестольная вызывала искреннее восхищение — «и городом, и страной, и нацией»⁶⁴. Одновременно Бенкендорф испытал и восхищение другого рода — дочерью Толстого Софьей, очаровательной, но слишком юной для 34-летнего генерала (ей не было и шестнадцати). В те дни он впервые заметил, что «начал терять свою великолепную шевелюру»⁶⁵…

Возраст, общение с молодыми красавицами и надолго воцарившийся мир навевают Бенкендорфу мысли о женитьбе. Конец 1814-го и начало 1815 года он проводит в Петербурге, где на балах первой послевоенной зимы блистают хорошенькие дочери достойных родителей. Но потом одна за другой начинают приходить шокирующие новости: Наполеон бежал с Эльбы, Наполеон высадился во Франции, Наполеон в Париже!

Русская армия снова выступила в поход, но принять участие в боевых действиях не успела. Англичане и пруссаки справились у Ватерлоо самостоятельно. Бенкендорф со своей бригадой выдвинулся к границе, к Вильно, а затем «вместе с гвардейским корпусом следовал до Ковно, откуда по окончании кампании возвратился на главные квартиры»⁶⁶.

Пятого декабря 1815 года в Петербурге прошли празднества в связи с заключением «всеобщего мира». Наполеоновские войны стали историей. Портрет A. X. Бенкендорфа кисти Д. Доу занял своё место в Военной галерее Зимнего дворца — правда, в нижнем ряду, на самой отдалённой от портрета Александра I стене[14] — то ли по случайности, то ли символично…

С весны 1816 года генерал Бенкендорф уже стал начальником дивизии — 2-й драгунской. По дороге к новому месту службы он заезжает в Киев, оставляя примечательные рассуждения об этом древнем городе, из которых видно, насколько немецко-прибалтийский дворянин считал русскую историю своей. «Киев — это полноценный памятник истории нашей (курсив мой. — Д. О.) империи, — читаем в записках Бенкендорфа. — Это город, навевающий исторические воспоминания, место действия наших первых веков, триумф Олега, рождение цивилизации, распространение христианства в нашем народе». Бенкендорф рассуждает и об удачном географическом положении города, и о его роли в борьбе с турками и татарами⁶⁷…

Новое место службы — городишко Гадяч в Полтавской губернии — наводило на Бенкендорфа уныние и вызывало ощущение заброшенности. К Воронцову, командовавшему в то время русским оккупационным корпусом во Франции, идут письма, полные жалоб: «Все мои друзья во Франции: и ты, и Леон (Лев Нарышкин. — Д. О.), и Гурьев… Кто вспомнит про бедного драгуна, тем более обитающего в Гадяче!» И снова: «Ты спрашиваешь, в каком обществе я вращаюсь? Это меня очень рассмешило. Общество? В Гадяче?!»⁶⁸ За неимением «общества» Бенкендорф занимает свой досуг историей. Близость Полтавы подвигает его на то, чтобы, раздобыв старинные карты славной петровской баталии 1709 года, отправиться на поле боя осмотреть остатки «старых фортификационных сооружений, русских ретраншементов и шведских апрошей». Просьба Винцингероде рассказать о походах их отрада в 1812 году воплощается в несколько десятков страниц мемуаров: в 1817 году их опубликует «Военный журнал», а потом использует для своих трудов знаменитый военный историк А. И. Михайловский-Данилевский.