Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

Пока стояли под Варной, думалось: П.Х. Витгенштейн уже пожилой человек, закончится кампания, он подаст в отставку. Кто его заменит? Единственная серьезная военная удача за Воронцовым. Уже и в войсках судили-рядили, что армию возглавит граф Михаил Семенович. Уже государь научился тому доверять. Что немало. А сам "брат Михайла" посматривал на себя в зеркало с немалым довольством. Год осаждали, взять не могли. Приехал он, и через месяц — на тарелочке.

Для Бенкендорфа не так-то просто было замять донос на генерал-губернатора. Если бы тогда неприятели преуспели, не император бы лично совал голову в колодцы Воронцова, а разбирали бы графа по косточкам на заседании Государственного совета. И косточек бы не оставили.

Конечно, он служит честно. Но скольким честным насадили головы на чернильные пики?

Если бы не смерть брата, выбившая шефа жандармов из седла, он успел бы проконтролировать интригу. Тем более что направлена она была не столько против Воронцова, сколько против него самого. Ему не хотели дать укрепиться. Но били не прямо — знали, что он, благодаря доверию императора, отразит удар, — а по "брату Михайле" как возможному командующему Дунайской армией.

Против Воронцова действовали жестоко, выбрав в качестве мишени супругу генерал-губернатора. По опыту старого, еще пушкинского скандала знали, что в вопросе личной чести Михаил Семенович особенно уязвим. Поэтому графа постарались опозорить.

Во время пребывания императрицы Александры Федоровны в Одессе графиня часто посещала дачу Рено, где остановилась августейшая гостья. Последняя была окружена таким почтением, какого хотела бы для себя сама хозяйка. Именно почтения. Даже не любви. Ведь каждый, кто смотрел на нее, вспоминал не то, что она супруга генерал-губернатора, мать семейства, а что ее четыре года назад воспел Пушкин. Повторяли про себя "Погасло дневное светило", "Талисман" и воображали, какова-то она без блеска, в "томном сладострастии".

Нет, никогда средь бурных дней…
Я не желал с таким волненьем
Лобзать уста младых цирцей
И перси полные топленьем.

Это унижало. И не только саму графиню. Она замечала, что муж чувствует чужие, оскорбительные взгляды на нее. Каково сознавать, что окружающие видят твою жену голой? Ему было больно. Ложная репутация супруги роняла и его в грязь. Воронцов бесился.

Особенно ясно это стало с приездом небольшого двора, сопровождавшего императрицу Александру Федоровну. Конечно, всех разместили наилучшим образом. Хозяйка не ударила в грязь лицом. А гостья выказала самую пленительную благодарность, но… Елизавета Ксаверьевна знала, что стоит ей выйти от государыни, которую она, кстати, посещала каждый день, и с десяток дамских языков напомнят доброй Шарлотте, с кем она только что говорила, какой тут был скандал…

Обычно ее величество почивала долго. И если генерал-губернаторша успевала к полудню, то всегда бывала вознаграждена милостивой улыбкой. Но осада затягивалась, а графине давно пора было вернуться к матери в Белую Церковь, где жили дети. Там климат суше — никакой возможности для чахотки. У старшей дочери Кати и у младшего сына Мишеньки доктора нашли смертельную болезнь. Двоих Воронцовы уже потеряли. Только Семен и Софи казались здоровыми.

После следствия по делу 14-го кузен Александр Раевский, сын знаменитого генерала, заподозренный тогда в причастности к мятежу, но прощенный, вернулся из столицы и безвылазно поселился у тетки в Белой Церкви, где занялся племянниками. Когда-то он был влюблен в графиню. Несколько раз пытался признаться в том, что чувство живо. Чтобы не рисковать, Елизавета Ксаверьевна попросила мужа отказать кузену от дома. Один из тех шагов, который в отношении настоящего любовника виновная женщина никогда не сделает.

В роковой день двуколка графини двигалась по Приморскому бульвару. Публика уже вышла на променад и раскланивалась с супругой генерал-губернатора. Много новых лиц. Придворные. Жены военных. Целые вереницы иностранных дипломатов. На повороте с бульвара к Екатерининской площади у сквера экипаж графини догнал оклик. Дама с ужасом увидела Александра Раевского, ринувшегося на мостовую, под копыта лошадей. Елизавете Ксаверьевне только потом пришел в голову вопрос: почему здесь? На глазах у целой толпы?

Как рассказывали свидетели, Александр повис на конской узде и прокричал: "Береги наших детей! Береги наших детей!"

Громко. Отчетливо. Выделяя каждое слово.

Вокруг собралась толпа. Ни о какой поездке к императрице и речи быть не могло. Всем хотелось видеть виновницу скандала, узнать друг у друга подробности… История вмиг обросла ужасающими комментариями. Ее сиятельство-де на полгода покидает мужа, чтобы жить с кузеном в имении матери. Все ее дети — от Раевского. А граф молчал, потому что не смел обнаружить свой стыд. Значит, правду говорили и про Пушкина…

Хорошо, что Михаил Семенович этого не слышал. Но мог вообразить. Новость долетела до лагеря под Варной всего за трое суток. Словно ей приделали крылья.