Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

В том-то и беда, что конституция при Константине нарушалась поминутно и действовала только тогда, когда на ее основании старший брат-цесаревич хотел в чем-то отказать младшему-императору. Казалось, великий князь "робел в присутствии" своего сюзерена. Но на самом деле "пребывание государя стесняло" его. "На протяжении долгих лет он привык подчиняться только самому себе, вошел в обыкновение приказывать, как начальник. Теперь, когда он был вынужден как минимум подавать пример подчинения, он опасался преследующего взгляда императора, зная о том, что существует недовольство теми решениями, которые он позволял себе принимать".

Первая — знаменательная — стычка между братьями произошла по поводу Литовского корпуса. Константин хотел, чтобы войска, как прежде, комплектовались из польских выходцев. Это привязывало корпус к Царству. Император, напротив, настаивал, чтобы места занимали уроженцы центральных русских губерний. Такое положение притягивало крупную военную единицу к России и обеспечивало ее преданность. Неоднократные ходатайства великого князя были отклонены. Константин надулся. Но нынешний император не был Ангелом. Он мог позволить себе и не нравиться. Говорил прямо, чего хочет, и требовал исполнения.

По его приказу из Петербурга доставили императорскую корону, "чтобы показать, что для обеих стран есть только" один венец.

Тем не менее во время коронации русские подданные находились не в своей тарелке. "Мы же испытывали там тягостные чувства, — писал Бенкендорф. — Я не мог избавиться от болезненного и даже унизительного ощущения, которое предсказывало, что император Всея Руси выказывает слишком большое доверие и оказывает слишком большую честь этой неблагодарной и воинственной нации".

Уж слишком всерьез Николай I воспринял церемонию. "Вернувшись в свои апартаменты, император послал за мной, — вспоминал шеф жандармов. — Видя, что я взволнован, он не скрыл от меня, насколько его рыцарское сердце переполнено чувствами". В тот миг Николай I верил, что исполнение клятвы возможно. Хотя давно знал правду.

Великий князь Константин Павлович

В детстве у него была няня-англичанка мисс Евгения Лайон. Николай ее обожал. Когда она следовала в Россию и 1795 г., в Польше началось восстание, ее захватили вместе с русскими дамами и шесть месяцев держали в крепости, пока А.В. Суворов не взял город.

Нынешнему государю не было и пяти. Он играл на полу в детской, а няня вязала в уголке, перебрасываясь с горничной ничего не значащими фразами. Речь коснулась Польши. И бонна порассказала глупенькой девочке, какие такие бывают галантные ляхи. Женщинам и в голову не пришло, что ребенок понимает больше, чем кажется.

"Что ты строишь, Ники?" — ласково спросила мисс Лайон, когда горничная удалилась. "Дачу для тебя". — Великий князь нагораживал стулья и натягивал на них сверху покрывала. "А зачем пушки?" — удивилась та, трогая носком туфельки игрушечную мортиру. "Чтобы поляки тебя не украли".

Находясь в Варшаве, Николай всегда испытывал напряжение. Каким бы веселым и солнечным ни был город, как бы беспечны ни казались обитатели, он чувствовал угрозу, будто перед ним картонная декорация, за которой таится неизреченный ужас. Государь бы никогда не согласился здесь жить. Ему претило притворство, а в Польше на каждом шагу приходилось улыбаться неприятным людям. Брат Александр прежде чувствовал себя как рыба в воде, его ремесло состояло в том, чтобы обольщать и очаровывать. А Николай предпочитал честный поединок. Друг так друг. Враг так враг. Горько потерпеть поражение. Но уж если победа на его стороне, повинуйтесь. Ногу на грудь и — удар милосердия.

И в этот раз, во время коронации, государь сам как-то почувствовал фальшь. Закусил губу. Стал молчалив. Пока ехали из Польши, хмурился. Наконец бросил: "Я их, по крайней мере, не обманываю".

Все следовало менять и надеяться, что нарыв не прорвется раньше времени.

Глава 7 "ДОРОЖНЫЕ ЖАЛОБЫ"

Колеса снова наматывали на себя дорогу, а домом и не пахло.

Ни огня, ни черной хаты,
Глушь и снег… Навстречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне…

Так и ездили. С 1828 г. почти не переставая.

Опрокидывание экипажей, и "непроворные инвалиды" случались с завидной регулярностью. Однажды государь сломал ключицу. А в другой раз падение было столь резким, что оба спутника простились с жизнью и в последний миг "хором" подумали об одном и том же: так проходит слава земная.

Год назад, на Дунае, въехали в лес. Эскорт отстал. Кругом темно. Разбойники есть ли, нет ли — не поймешь. Бенкендорф признавался, что за всю жизнь не испытывал такого страха. Охрана императора на нем. А у него в руках ничего, кроме сабли… Едва за опушкой развиднелось, на фоне черного неба засветились огни лагеря. Чьего — неясно.