Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

Отца Бенкендорфа выслали из России по доносу. Александр Христофорович на своем опыте знал, чем для человека может обернуться чужое неосторожное слово. И что бывает, когда государь такому слову верит. А потому доносителей — "тайных вестников" — шеф жандармов не баловал. Суммы гонораров для них всегда были кратны тридцати — ясный намек в христианском государстве.

Однако и государственные преступники — не та публика, с которой стоит церемониться. А потому Пушкин на Кавказе — очень соблазнительный предмет для "тайных вестников". Встречается с бывшими арестантами, пьет и говорит нараспашку. Что говорит? Кому? Пусть разузнают.

"ЖЕЛАЛ Я ДУШУ ОСВЕЖИТЬ"

Если в Тифлисе Пушкин походил на звезду которая уже не так ярко светит дома и потому отправляется по свету встречаться с поклонниками и возвращать полноту чувств вчерашнего дня. То в армии на Кавказе поэт должен был встретить "братьев, друзей, товарищей", которые могли воспламенить в нем память о прошедшей молодости.

Пока для него неочевидно было, что это ловля прошедшего дня дырявыми вершами. Но по возвращении в Россию, уже в 1830 г., в статье о Баратынском он с полным пониманием дела писал: "Понятия, чувства 18-летнего поэта еще близки и сродны всякому; молодые читатели понимают его и с восхищением в его произведениях узнают собственные чувства и мысли, выраженные ясно, живо, гармонически. Но лета идут, юный поэт мужает, талант его растет, понятия становятся выше, чувства изменяются, песни его уже не те. А читатели те же и разве только сделались холоднее сердцем и равнодушнее к поэзии жизни. Поэт отделяется от них и мало-помалу уединяется совершенно".

Неужели это не о себе?

Но для того, чтобы подобные мысли вызрели, необходима была поездка на Кавказ и встреча со старыми друзьями. Иногда полезно узнать, что прежние чувства не греют по-прежнему.

Еще в Петербурге поэт пытался окунулся в кутежи. "Светская молодежь любила с ним покутить и поиграть в азартные игры… — вспоминал Кс. А. Полевой. — В 1828 г. Пушкин был уже далеко не юноша, тем более что после бурных годов первой молодости… он казался по наружности истощенным и увядшим; резкие морщины виднелись на его лице; но он все еще хотел казаться юношею. Раз как-то… я произнес стих его, говоря о нем самом: "Ужель мне точно тридцать лет". Он тотчас возразил: "Нет, нет! У меня сказано: Ужель мне скоро тридцать лет? Я жду этого рокового термина, а теперь еще не прощаюсь с юностью". Надобно заметить, что до рокового термина оставалось несколько месяцев!" Чиновник III отделения М.М. Попов уловил ту же черту: "Молодость Пушкина продолжалась всю его жизнь, и в тридцать лет он казался хоть менее мальчиком, чем был прежде, но все-таки мальчиком".

Но уже зимой 1828–1829 гг. П.А. Вяземский заметил у друга прорывающиеся мысли о женитьбе. Пушкин желал "покончить жизнь молодого человека и выйти из того положения, при котором какой-нибудь юноша мог трепать его по плечу на бале и звать в неприличное общество". Это и было эхо приближавшейся осени. Но ведь поэт не знал, что она станет золотой. Даже в 1832 г. писал:

Желал я душу освежить.
Бывалой жизнию пожить
В забвеньи сладком близ друзей
Минувшей юности моей.

Иллюзия юности могла пробудить на секунду запнувшийся творческий поток. Прежде он фонтанировал к небесам. Недаром Пушкина называли "волканом". Следовало пройти через "роковой термин" к зрелости. А зрелости поэт пока страшился.

Между тем новый день явил новые чувства, и нельзя сказать, что они были хуже отлетевших. Да, друзья на вечеринках больше не роняли в чаши с вином лепестки роз из своих венков. Зато теперь поэт был вхож "в чертоги" и мог "истину царям с улыбкой говорить". Но, в отличие от Державина, не видел в том большого прибытка. Напротив, его чувства горчили. Еще в августе 1827 г. был сделан набросок:

Блажен в златом кругу вельмож
Пиит, внимаемый царями.
Владея смехом и слезами,
Приправя горькой правдой ложь…
Он украшает их пиры
И внемлет умные хвалы.

Эти "умные хвалы" — лишь дань просвещенного равнодушия. Они обесценены следующей картиной:

Меж тем за тяжкими дверями.
Теснясь у черного крыльца,
Народ, гоняемый слугами,
С почтеньем слушает певца.

Но уже через год противопоставление "златого круга" и гоняемого слугами народа ушло. В "Черни" ("Поэте и толпе") "народ непосвященный" будет внимать уже "бессмысленно" рассеянному бряцанию на лире вдохновенной:

Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий,
Ты червь земли, не сын небес…