Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

"Весьма не вовремя приходится мне прибегнуть к благосклонности вашего превосходительства, но меня обязывает к тому священный долг. Узами дружбы и благодарности связан я с семейством, которое ныне находится в очень несчастном положении: вдова генерала Раевского обратилась ко мне с просьбой замолвить за нее слово перед теми, кто может донести ее голос до царского престола. То, что выбор ее пал на меня, само по себе уже свидетельствует, до какой степени она лишена друзей, всяких надежд и помощи. Половина семейства находится в изгнании, другая — накануне полного разорения. Доходов едва хватает на уплату процентов по громадному долгу… Прибегая к вашему превосходительству, я надеюсь судьбой вдовы героя 1812 года — великого человека, жизнь которого была столь блестяща, а кончина так плачевна, — заинтересовать скорее воина, чем министра, и доброго и отзывчивого человека скорее, чем государственного мужа".

Теперь Бенкендорф стал "добрым и отзывчивым". Хотя поэт понимал, что просит "весьма не вовремя" — на него продолжали сердиться за Кавказ. Государь ворчал. Это ворчание хорошо слышно в наброске вступления к "Домику в Коломне":

Пока меня без милости бранят
За цель моих стихов — иль за бесцелье
И важные особы мне твердят,
Что ремесло поэта — не безделье,

Что славы прочной я добьюся вряд,

Что хмель хорош, но каково похмелье?
И что пора б уж было мне давно
Исправиться, хоть это мудрено.

Под "важными особами" легко узнать императора и шефа жандармов. Они "твердили". Большие, взрослые люди. А поэт тем временем в ус не дул. Но вот возникла ситуация с рентой Раевским, и оказалось, что надобно обращаться к "важным особам", занятым нудными делами.

"Боже меня сохрани единым словом возразить против воли того, кто осыпал меня столькими благодеяниями, — писал поэт о государе. — Я бы даже подчинился ей с радостью, будь я только уверен, что не навлек на себя его неудовольствия".

Поэт хотел, чтобы ему сказали, что на него больше не сердятся. Между тем дружеские связи тянули его в тот круг, на который император не сердиться не мог. Чуть позже Пушкин будет просить разрешения поехать в Полтаву, куда направился его друг генерал Николай Раевский-младший и где находился в ссылке кузен Александр. Но получил отказ. Бенкендорф пояснил, что император имеет причины быть недовольным этими людьми.

Поэт и сам понимал причину: половина семейства "в изгнании". О братьях сказано. Мария Николаевна вместе с мужем Сергеем Волконским в Сибири. Ее старшая сестра Екатерина с мужем же, прощенным декабристом Михаилом Орловым, в деревне. Остальные — вдова и сестры Елена с Софьей — на грани нищеты.

Так семью Раевских догнало эхо полуторагодовалой давности — скандала в доме Воронцова. Старуха Александра Васильевна Браницкая, теща "брата Михаилы" и тетка генерала Николая Александровича Раевского — очень богатая вдова, — никогда не оставляла родню. Придумала ренту — 10 тысяч рублей — и ежегодно платила их старшему из сыновей генерала — Александру, поскольку щепетильный герой никакой помощи бы не принял.

После скандала с выкриками кузена на улице эти деньги скомпрометировали собственную дочь Браницкой — Елизавету. Рента прекратилась.

Обратим внимание, как повел себя Александр Христофорович. Дело Раевских было решено. Семья получила ренту. Позднее Нащокин даже утверждал, что именно поэт выбил у царя помощь для семьи героя. Хотя понятно, что Софья Александровна действовала не через одного Пушкина.

Однако в письмах Александра Христофоровича поэту нет ответа именно на вопрос о Раевских. Чему не следует удивляться. Шеф жандармов получил сведения, донес государю. Остальное — вне компетенции Пушкина. Обсуждения с ним не требует. Именно такова была логика времени. Свобода обращения информации, такая ценная для сегодняшнего дня, чужда той эпохе. На каждом уровне человек сталкивался с кругом "свойственных ему" знаний. Домогаться участия в большем считалось неприличным. Предоставление таковой возможности — неосмотрительностью и даже слабостью со стороны начальствующего лица. Поэтому, хотя Раевским и оказали помощь, с Пушкиным ее не обсуждали.

Глава 9 "КАСАТЕЛЬНО ВАШЕГО ЛИЧНОГО ПОЛОЖЕНИЯ"

Болезнь императора миновала. Правда, один случай едва не вернул его на одр страданий. Едва пойдя на поправку, Николай I в беседе с честным, но недалеким генерал-губернатором столицы П. А. Толстым случайно узнал, что британский кораблю "Блонд" вошел в Севастополь.