Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Через несколько дней у стен Варшавы они расстались. Война вновь вступила в свои права и целиком поглотила Бенкендорфа. Но рассуждения барона Нольде не ушли из памяти. Что дурного в вечном союзе России и Пруссии? Что дурного в отказе от войн или в борьбе с неистовыми клерикалами? Нет, он не видел ничего плохого в масонстве. Правда, смущала некая таинственность и секретность общения. Однако Василий Валентинович добрейший и честнейший человек и между тем один из главнейших русских масонов. Масоны представляли собой какую-то организованную силу. Если она цементируется идеей братства и дружбы, если она направлена против корсиканца — что в том дурного?

Да ничего дурного, если такой патриот и царский слуга, как полковник Михайловский-Данилевский, ведущий всю императорскую историческую «канцелярию», дал согласие принять участие в «Железном кресте».

Через три месяца в Пруссии Бенкендорф обратился к полковнику с вопросом:

— Не согласитесь ли вы, Александр Иванович, ввести меня в ложу «Железного креста», куда я неоднократно получал приглашение, и не только от барона Нольде и генерала Гельбиха?

Михайловский-Данилевский ответил положительно. Ложа нуждалась в апрантивах, да еще в таких чинах и с такой блестящей военной репутацией, как генерал Бенкендорф. Михайловский-Данилевский всячески расхваливал союз офицеров, возникший после того, как берлинская ложа «Трех глобусов» учредила эту военную ложу.

— А как ее деятельность сообразуется с интересами России?

— Произносимые там речи, — сказал с энтузиазмом будущий великий историк военной славы русских, — исполнены пламеннейшей любви к Отечеству. Говоренные на другой день или накануне сражений, они производят в наших душах самые благородные порывы! Вот что я могу вам ответить с превеликим удовольствием на ваш вопрос, Александр Христофорович. Да что беседовать! Пойдемте, и вы убедитесь сами.

Бенкендорф наконец решился. Заседание произвело на него глубокое впечатление лишь восторженным исполнением песни, клеймящей корсиканца. Прусские и русские офицеры, собравшись возле круглого стола, после краткого обмена мнениями по поводу недавних военных событий взялись за руки и запели, каждый на своем языке, патриотическую песню:

Уже дракон без крыл геенны
бежит, низринут, по земле;
его надежды не свершенны;
вселенная, восстань, внемли!
Не Бог он — червь пред Всемогущим;
он прах, ничто пред Вездесущим;
где гений славы, где кумир,
пред коим изумлялся мир?
В ничтожество стремглав валится
и вскоре, падши, истребится!

Многие прусские офицеры пели по-русски, хорошо зная язык армии, где они когда-то служили.

Но это уже было позднее, когда он расстался с бароном Нольде, которого после перехода через Неман по дороге на Данциг зарубили французские уланы в ночной стычке.

А война снова поглотила Бенкендорфа. Неясные воспоминания о берлинской встрече, звук торжественной боевой песни и крепкие рукопожатия остались до поры до времени неоплаченным залогом, который остался в тайниках души. Однако перед собой он часто видел железный крест, укрепленный на белой стене комнаты, погруженной в полумрак.

Березина и Вильна

Еще в Смоленске Бенкендорф получил распоряжение поступить под команду генерал-лейтенанта графа Голенищева-Кутузова и во главе отдельного отряда преследовать французов до Немана и дальше, перекрывая пути отступления маршалу Макдональду и по возможности быстрее идти к Тильзиту.

Зима 1813 года выдалась чрезвычайно суровой. Великая армия пришла в полный упадок после отступления из России и оказывала сопротивление из последних сил. Сам корсиканец чувствовал себя дурно. А это действовало на его маршалов, генералов и солдат расслабляюще.

Великая армия держалась на одном человеке, и если бы судьбе было угодно отдать Наполеона в руки адмирала Чичагова на Березине, война тут же окончилась бы и беспорядочные толпы разбитого и истощенного войска затопили бы Европу.

В Орше наступил перелом — некогда непобедимый, а сейчас сломленный усталостью и морозами Наполеон сжег собственный архив, понимая, что история его жизни приняла иной оборот. Он боялся быть схваченным и не желал, чтобы драгоценные документы попали к императору Александру. Адмирал Чичагов получил полную возможность взять корсиканца в плен, успев раньше французов подойти к Березине, захватить мосты, переправы и овладеть левым берегом. Надо отдать должное корсиканцу — он приблизился к последней черте в авангарде отступающих войск, пешком, опираясь на палку, совершенно не думая о том, что через несколько дней оставит армию и стремглав бросится в Париж.