Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Словом, гвардейский штаб превратился в центр притяжения для петербургского офицерства. Здесь можно было встретить фон дер Бриггена, Вальховского, Бурцева, Трубецкого и даже штатских, например, Василия Андреевича Жуковского. В день открытия библиотеки приехал император Александр. С той поры этот день отмечался Военным обществом, или, как его еще называли, «Обществом военных людей». В тот же день император торжественно объявил, что берет общество под покровительство. Это произвело большое впечатление на офицерство. Через год Федор Глинка в торжественном заседании прочел полные признательности к государю высокопарные строки:

Велик наш Бог!.. Велик избранный
К бессмертным подвигам монарх!
Он рек — и гром умолкнул бранный,
И мир на суше и морях!
О царь! наш вождь, надежда наша.
Тебе сия заздравна чаша!

Потом декламировали дифирамбы хором. Библиотеку укомплектовали быстро. Собрали более восьми тысяч томов. Федор Глинка взял в помощники некоего Грибовского — казначея восьмого класса. Грибовский человек образованный, знающий языки да и на руку скор — отлично составлял карточки, редактировал тексты, проводил подписку, покупал и продавал книги. Сразу завел обширные связи среди офицерства. Люди его полюбили, были искренни и доверяли сокровенные мысли, возникающие после прочтения различных философских и политических сочинений. Особенно ловко Грибовский проводил всякие торжества. Нужных и умных приглашал, неугодных необидно обходил. С Федором Николаевичем нашел общий язык и даже подружился. Вместе выпускали журнал, в свободное время читали стихи и спорили насчет европейской политики, общественного договора Руссо и личности Наполеона. Михаил Кириллович имел ученую степень доктора обоих прав, присужденную в Харьковском университете. В общем, обстановка в Гвардейском генеральном штабе при Сипягине будто бы складывалась самая благоприятная. Глинка и Грибовский устраивали часто разные сборища и по вечерам ходили к знакомым офицерам в гости для товарищеской беседы. Так, по крайней мере, считали сторожа, недовольные тем, что служащие после отъезда начальства задерживались в помещениях, из-за чего не удавалось вовремя вытереть пыль и натереть до блеска пол. Молодые офицеры-гвардейцы очень любили Глинку и прислушивались к его мнениям, охотно вступали в разговор о разных политических системах и формах правления. Глинка искренне был привержен к императору Александру, но еще более высоко ставил супругу Елизавету Алексеевну.

Бенкендорф близко сошелся с Глинкой, печатая в журнале воспоминания о военных действиях отряда под начальством барона Винценгероде. Отлично знающий французский язык, он придал статье Бенкендорфа русское звучание, что генералу, не имевшему литературного опыта, понравилось. Вдобавок Глинка понимал тонкости партизанской войны и ценил умение Винценгероде маневрировать. Бенкендорф с удовольствием общался с ним и даже был приглашен поэтом на одно из заседаний дружественной ложи «Избранного Михаила» в качестве личного гостя.

— А ведь под Красным мы оба попали в славную передрягу, — сказал Бенкендорф. — Да и братья мы по орденской линии.

Оба были награждены прусским орденом «За заслуги». Кроме того, Глинка имел золотую шпагу за храбрость, вручаемую государем как знак высочайшего благоволения.

В четвертой книжке журнала Бенкендорф вновь опубликовал мемуар, на сей раз переведенный Михайлой Грибовским, с которым его познакомил Глинка и отменно отрекомендовал. Грибовский производил серьезное впечатление точностью, вежливостью и скромностью. Будучи штатским, он часто брал у Бенкендорфа консультации по поводу тех или иных выражений.

— Статья военная от политической весьма разнится и должна быть лаконична и немногословна, как топографическая карта или чертежный план.

Подобные мысли Бенкендорфу нравились. Работая над заметками, он тоже стремился к ясности и мелочной деталировке, которая иным показалась бы скучной.

— Однако естественность и правдивость изложения дает лучшее представление о героизме, чем художественная картина триумфального свойства. Каждый предмет имеет свое употребление.