Бенкендорф. Сиятельный жандарм

— Я думаю только о благе России и о благе той прекрасной и доброй женщины, которая заменила мне мать и забот которой я недостоин.

— Все мы недостойны заботы, все мы непослушные дети послушных родителей, — засмеялся великий князь. — До свидания, матушка. Отпусти Алекса со мной, если ему больше нечего сказать.

— Передай привет супруге. Будь примерным отцом. — И императрица протянула Бенкендорфу руку, — До скорого свидания.

— Удивительная женщина императрица, — произнес Бенкендорф, садясь вместе с великим князем в коляску. — Рядом с ней чувствуешь себя свободным и счастливым, даже если ты кругом виноват.

— Не было дня, чтобы она не вспоминала Тилли. Вот у кого надо поучиться умению дружить и творить добро. Я приказал берейтору взять твоего аргамака. Он доставит его в манеж. Не беспокойся!

Бенкендорф осторожно прикрыл дверцу коляски, и никто — ни он, ни великий князь Николай, ни императрица-мать — не мог представить сейчас, сколько сотен верст они проедут вместе в другой коляске с государевым гербом и какие на том пути их будут ожидать передряги.

Бенкендорф оглянулся. Берейтор Карл сел на лошадь и ласково похлопал по холке. Молодец! Хороший наездник!

Сестра

Государь Павел Петрович любил рассуждать о справедливости. Известно, однако, что люди, напоказ стремящиеся к справедливости, часто совершают несправедливые поступки, впрочем, оборачивающиеся впоследствии против них. От людей подобного сорта несчастного императора отличала способность к раскаянию и душевной скорби. Прогнав Тилли Бенкендорф из Павловска и став в какой-то степени причиной ее ранней смерти, государь, конечно не без влияния супруги, решил устроить судьбу Дарьи Бенкендорф. Приступил он к задуманному привычным для себя способом.

Государь давно приблизил к себе родовитого семеновского офицера графа Христофора Ливена, сделав в двадцать с небольшим лет начальником военно-походной канцелярии. Ливен — курляндец, получил неплохое образование, от природы сметлив и решителен. По заведенному порядку он каждый день на рассвете докладывал государю о случившихся происшествиях в войсках и мерах, предпринимаемых для поддержания спокойствия.

Однажды во время доклада государь нетерпеливым взмахом руки прервал молодого генерала:

— Послушай, Христофор, меня и оставь пустяки…

Ему не терпелось поделиться с тем, кого намеревался облагодетельствовать.

— Служить они будут с эспантонами. Недовольных под арест. Шпаги отобрать и доставить во дворец. С этим покончено.

Ливен низко поклонился, зная, что возражать бесполезно.

— Я подыскал тебе прекрасную невесту. Молоденькую!

— Спасибо, государь. Я готов и давно влюблен.

— Но знаешь ли ты ее имя? — удивился государь, которого, казалось, ничем нельзя было удивить.

— Без сомнения. Это старшая дочь генерала Бенкендорфа Доротея.

— Но как ты догадался, что мой выбор остановился на юной фрейлине? Не подслушиваешь же ты мои разговоры?

— Нет, ваше величество. Но за годы службы при вашей особе я стал во многом походить на вас.

Государь пришел в прекрасное расположение духа и расцеловал бывшего начальника военно-походной канцелярии и с сегодняшнего дня военного министра.

— Тем паче, что она Христофоровна, а ты и сам Христофор, — засмеялся государь. — Верный признак будущего счастья.

Однако залогом счастья было вовсе не совпадение отчества невесты с именем жениха. Залогом оказались черты характера и внешности девушки, едва успевшей выйти из стен Смольного института. Высокая, немного худощавая, с гордой осанкой, Доротея привлекала окружающих неизъяснимой прелестью черных глаз, лебединой шеей и умением говорить правду, никого между тем не обижая: Император Александр высоко ценил дипломатические способности Дарьи Христофоровны. Ее салон в Берлине и Лондоне успешно соперничал с салоном герцогини Дино в Париже, в котором господствовал Талейран. Ее называли дипломатической Сивиллой, и сам Меттерних был без ума от сестры русского генерала Бенкендорфа. Император Александр пригласил графиню на конгресс в Ахен и нередко советовался с ней. Она вела потом большую часть дипломатической переписки мужа — посла в Англии и сообщала императору такие подробности о европейских событиях, которые ускользали от внимания других агентов. Несмотря на отсутствие систематического образования, отчеты и письма Дарьи Христофоровны на протяжении многих лет представляли собой искусные образцы анализа разного рода происшествий, которым суждено было стать историческими. Она играла, безусловно, более значительную роль в принятии важных решений северного властелина, чем старший брат, во всяком случае до того момента, пока он не стал вторым человеком в России после императора Николая Павловича.

Знатоки утверждали, что, не посетив салона Дарьи Ливен, нельзя было ничего понять в хитросплетениях европейской политики.