Бенкендорф. Сиятельный жандарм

— Нет, бунт! Беды не миновать. Шумят сильно и кулаками махают. Идти отказываются по отделениям. Кричат: долой полкового командира! Измучил наше тело, измытарил душу. Капитана Кошкарева плохо слушают. А уж чего дальше вытворили — не могу знать! Я сюда кинулся. Извозчика распряг. Может, и до смертоубийства дошло.

— Хватит врать, Палей. Какое смертоубийство?! С чего?!

— Шумят сильно, ваше превосходительство.

— Да из-за чего весь сыр-бор? Я давеча был в полку: все тихо.

— Сами знаете, из-за чего, ваше превосходительство. За ружейной смотреть надо. Там замок — пальцем своротишь.

— Ладно. Возвращайся в казарму. Никому ни слова, что здесь был. Ясно? Поймают — выручу.

Он догадывался, из-за чего вышла история. Шварц, конечно, зверь. И неумный зверь. Охотник до тиранства. Грибовский докладывал Бенкендорфу, что семеновцы ропщут. Капитан Сергей Муравьев-Апостол на заседании тайного общества рассуждал о тяготах солдатчины, предрекая легкость, с которой они возмутятся, когда терпение лопнет:

— Сколь долго не лопается терпение — прямо удивительно.

Князь Трубецкой — надменный Рюрикович, мечтают щий первенствовать где угодно и в чем угодно, раздраженно бросил:

— Солдаты наши — ангелы небесные. Побежденные французы менее смекалисты и образованны, а пользуются большей свободой. Наш забит, зачумлен, голоден, с болячками на верхней губе от ядовитого клея — и молчит. Раб! Какой-нибудь неаполитанец или гишпанец давно бы приколол ротного! Нет, наш солдат — ангел.

Нынче и покажут, какие они ангелы! Но Шварца он согнет в дугу. Из-за него вся катавасия. Меры не знает, а великий князь потворствует. Он ахнет кулаком лошадь по морде — из нее дух вон! Стеснять семеновцев глупо. Тут равновесие надо искать. Как он еще в мае старался найти. Тогда едва ли не первые раскаты грома послышались. Спали солдаты на кроватях, нечего было на нары перекатывать. Пили чай из самоваров — кому мешало? Сукин сын Шварц, аракчеевец безмозглый. Ему в поселениях служить, а не гвардейским полком командовать. Если история наружу выйдет — а она выйдет, — трудно будет собственную правоту доказать. Слабоумный Васильчиков Шварца поддерживать начнет и попытается все объяснить требованиями службы. А здесь тоньше подойти надо. И обоих — долой! Император Александр, конечно, заподозрит заговор. Никогда не поверит, что неудовольствие вызвано жестокостями командира. Сквозь дымку смуты разглядит физиономии Трубецкого с глупыми книжками, Муравьева-Апостола с не менее глупыми рассуждениями, Тютчева с нелепыми республиканскими фантазиями и тронутого умом от исторических занятий молокососа Бестужева-Рюмина.

Через месяц после принятия должности Шварц довел офицеров до того, что они решили выступить совместно. Выбрали уполномоченного полковника Ефимовича. Батальонные командиры всегда чувствовали себя относительно независимыми и, случалось, говорили начальству правду в глаза. Шварц еще не имел никакого авторитета. После сходки на квартире Ефимовича полковник Обрезков, который выполнял среди офицеров ту же функцию, что фельдфебель Палей среди солдат, доложил Бенкендорфу, что батальонные командиры и ротные намереваются указать Шварцу сообща на пагубность его поведения. Семеновцам и в прошлом больше воли давали.

Бенкендорф стал перед дилеммой: как вмешаться, не затронув прерогатив Шварца! Воспользовавшись удобным предлогом, он оставил батальонных командиров после заседания в штабе и прямо спросил:

— Господа офицеры, объясните претензии, но без обиняков и маневрирования. Имейте в виду, что речь идет о полковом командире, предшествующая деятельность которого была одобрена государем.

Первым поднялся полковник Иван Вадковский. Вадковский пользовался в полку уважением. С десяток Вадковских числились семеновцами. Бенкендорфы, Вадковские, Шаховские считали полк своим.

— Ваше превосходительство, с первого дня полковник Шварц ввел непомерные и ничем не оправданные строгости, которые увеличили тяготы и без того нелегкой службы. Командиры батальонов решили с возможной деликатностью указать на то господину полковнику в личных беседах. В подобном шаге я не вижу ничего предосудительного.

Затем Вадковский привел примеры грубого обращения Шварца с подчиненными.