Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Дела в России шли, конечно, не очень гладко. Семеновской истории предшествовали волнения на Дону. Восстание перебросилось на Миусский округ. Глухо рокотала Екатеринославская губерния. Не успел генерал-адъютант Чернышев привести в соответствие мятежников картечью, как взбунтовались рабочие на казенном Березовском золотопромывательном заводе. По Петербургу поползли слухи о надвигающихся восстаниях крепостных крестьян в разных концах империи. Казанские суконщики на фабрике Осокина вновь отказались повиноваться. Меры военного понуждения теперь едва ли не усиливали сопротивление.

Революции в Неаполе, Португалии и Гишпании заставили доброго и великодушного спасителя Европы на конгрессе Священного союза в Троппау принять решение о «праве интервенции». Кровь в Европе лилась рекой. Того и гляди, пробьет русло в Россию. Семеновская история послужила как бы водоразделом между относительно спокойным прошлым и тревожным и неясным будущим. Слухи о заговоре офицеров будоражили неустойчивые умы. В середине 1822 года император запретил тайные общества и врекратил существование масонских лож.

Более десяти губерний в несчастном 1820 году было охвачено беспокойством. То там, то здесь крестьяне пускали «красного петуха». Белоруссия и смоленские земли охватил исподволь подобравшийся голод. На уральских заводах княгини Белосельской-Белозерской вспыхнули беспорядки. Херсонский военный губернатор Ланжерон сообщал о выступлении крепостных крестьян, которых поддержало малороссийское казачество.

Весь 1821 год прошел под знаком возвращения государя в Россию и семеновской истории. В начале 1822 года генерал Орлов отдал под суд за жестокое обращение с солдатами троих офицеров шестнадцатой дивизии, расквартированной в Кишиневе, — майора Вержейского, капитана Гимбута и прапорщика Панаревского. В феврале Аракчеев приказал арестовать близкого к Михаилу Орлову человека — майора Владимира Раевского. Генерала Пущина прочили в русские Квироги. На всю Россию прогремели события в Камчатском полку орловской дивизии. На орловщине было беспокойно. Нескольких солдат засекли до смерти.

Император Александр чаще уединялся и горячо молился. О чем он думал, никто не знал. Императрица хворала, и врачи советовали изменить климат. Но император, раньше столь легкий на подъем, не хотел покидать Петербург.

Бенкендорф понимал, что заговорщики, о которых писал Грибовский, не угомонились. Несомненно, они готовятся к вооруженному выступлению. Опять прольется кровь. Военные поселения могут двинуть полки на Петербург. Горячие головы там есть. Реформы, конечно, нужны. Но государь, уповая неизвестно на что, слушает только Алексея Андреевича и никому не доверяет. Попытки Бенкендорфа что-то сказать пресекались резко и неоднократно. Государь не проронил ни слова о поданной ему в мае 1821 года записке. Должно было случиться какое-нибудь несчастье, чтобы побудить правительство действовать. Консервация общественной жизни пагубно влияла на обстановку. Важнейшие дела были отданы таким личностям, как граф Витт или генерал Сабанеев. Но разве шпионы могли когда-нибудь и где-нибудь предотвратить бунт? Только открыто действующая на законном основании полиция способна удержать страну от пагубных волнений.

Разгневанная стихия часто предшествует ужасным общественным событиям. История человечества наполнена подобными примерами. Недаром древние считали извержения вулканов, землетрясения и бури неблагоприятными предвестниками. Но и эти предвестники сами являлись как бы промежуточным итогом. Не так весело жилось в России в годы перед наводнением, грозившим уничтожить столицу великой империи. Что ждет примолкший народ?

Сплетни и слухи самого различного рода расползались по петербургским салонам. Выдумывали всякие небылицы. Говорили, что государь откажется от престола и пострижется в монахи, что его опоили дурным напитком и что он со дня на день исчезнет, сев в лодку в темноте и полном одиночестве. Когда император через год действительно отойдет в мир иной, эти слухи возобновятся с новой силой. Дикие фантазии отражали состояние людских умов.

Читая поэму Пушкина через десять лет, Бенкендорф вспоминал тот день, когда взбунтовавшаяся водная стихия внезапно вышла из предназначенных природой и укрепленных человеком берегов. Кумир на бронзовом коне горделиво возвышался среди несущихся обломков и своей простертой рукой пытался как бы осадить и погасить взметнувшиеся волны. Ноябрьский день накануне был страшно дождливым. Пронизывающий, по-северному острый ветер бросал пригоршни воды в лицо прохожим и чуть ли не сбивал с ног. Во второй половине дня небо стало темнее, и с ветром, дующим с запада, не удавалось справиться ни людям, ни лошадям, которые то и дело застывали посреди улицы.