Бенкендорф. Сиятельный жандарм

После семеновской истории император Александр чаще болел, и особенно сильно в начале 1824 года, когда после крещенского парада его одолела горячка, усугубленная рожистым воспалением на ноге, ушибленной во время брест-литовских маневров. Вообще дела в Петербурге шли не так, как хотелось. Государь открыто говорил близким:

— Я знаю, что окружен убийцами, которые злоумышляют на мою жизнь.

Он постоянно жаловался на здоровье, уединялся и горячо молился в церкви. Больше времени начал проводить в обществе супруги Елизаветы Алексеевны, пытаясь смягчить давний разлад. Императрица тоже болела. Врачи усиленно рекомендовали сменить петербургский климат. Юг, обещали они, спасет. Несколько месяцев на курортах Франции или Италии восстановят силы, убывающие с каждым днем. Но как покинуть Россию, когда положение стало неустойчивым, как никогда в прошлом, а государь пребывает в растерянности и ищет утешения в мистических сеансах и в беседах с людьми, далекими от государственных забот?

После долгих препирательств медики, наконец, пришли к единому выводу. Императорской чете лучше провести осенние и зимние месяцы на юге страны, например, в Таганроге на Азовском море в весьма умеренном теплом климате. Архитектора Шарлеманя отправили туда заранее для подготовки помещений и терренкура.

Слухи о том, что государь собирается оставить Петербург, принимали причудливые формы. Говорили, что он намерен отказаться от престола и отправиться за границу. Жить, дескать, пожелал в Риме и пригласил с собой брата Константина и его супругу княгиню Лович. Мало кого удивляла нелепость подобных предположений. Однако так или иначе отъезд государя из Петербурга постепенно приобретал конкретные очертания.

— Милорадович, на тебя бросаю все, — сказал он летом генерал-губернатору. — Столица для России — все! Честно тебе признаюсь, убежденный в твоей преданности, не раз доказанной: многое храню в тайне. Полагаюсь во всем на Бога. Он устроит все лучше нас, слабых смертных.

И тогда Бенкендорф понял: сейчас или никогда. Если он не напишет до отъезда в Таганрог, то останется надолго в мучительной неизвестности. Он мечтал получить отпуск для того, чтобы вплотную заняться строительством дома в Фалле, проект которого создал Штанкеншнейдер. Проект отвечал самым изощренным требованиям. Если его воплотить в жизнь, Фалль превратится в сказочное поместье. Обдумывая письмо государю, Бенкендорф перебирал в памяти события последних лет и гадал, какой из его поступков мог вызвать гнев императора Александра. В глубине души он понимал, что корни неприязни и подозрительности кроются не в действиях, а в происхождении. Он был сыном Христофора Бенкендорфа — конфидента несчастного государя Павла Петровича и Тилли — подруги вдовствующей императрицы. Император Павел взял его флигель-адъютантом и не раз ставил в пример многим, в том числе и сыновьям, преданность и расторопность юного семеновского офицера. Личность Бенкендорфа, очевидно, навевала на государя не очень приятные воспоминания.

Да, это основная претензия, которую не упомянешь в письме и не опровергнешь. Семеновская история испортила Бенкендорфу служебную карьеру и оставила в подозрении, с которым государь никак не желал расстаться. Ведь он — знаток человеческих душ — не мог не заметить, что Бенкендорф давно распрощался с заблуждениями и сторонится вольных каменщиков, с которыми раньше дружил. Теперь он чаще находится в обществе Милорадовича, Кочубея и Новосильцева. Государь обязан был обратить внимание, какими комментариями Бенкендорф снабдил записку Грибовского. Вот, например, что он писал по поводу одного из офицеров Конной гвардии Бурцева, выгораживая приятеля генерала Орлова: «Генерал Орлов, узнавши, что в его полку есть литературные общества офицеров, и не предполагая ничего доброго, созвавши их, объявил, что не допустит заводить никаких обществ и поступит по всей строгости, если узнает вперед». Этим примечанием Бенкендорф поступил вполне благородно, ибо в сообщении имя Михайлы Орлова упоминалось неоднократно среди отъявленных заговорщиков. А Алексей Орлов в семеновской истории показал себя наилучшим образом.

Бенкендорф дал понять государю, что не просто отошел от былых заблуждений, но и вполне способен содействовать укреплению порядка не только в армии, но и в гражданском обществе. Он не раз повторял собственный комментарий и Милорадовичу:

— Из последних собранных Грибовским сведений открывается, что заговорщики предполагают понемногу завести небольшие кружки под названием Любителей цветов, деревьев и тому подобных, дабы, по малому числу, лучше быть прикрыту от глаз полиции. Между тем главным членам руководить ими и иметь связь, скрыв оную даже от прочих участников.

Милорадович только смеялся:

— При мне никаких обществ Любителей цветов и прочих благоглупостей создано быть не может. А о литературных, даже самых невинных, я слышать не желаю. Поэт Пушкин жестоко поплатился, и если бы не я, то сгнил бы давно на Соловках. Имея в адъютантах поэта, я не желал отягощать свою совесть.