Бенкендорф. Сиятельный жандарм

— Не может быть! Гауке?! Военный министр!

— Все может быть, Александр Христофорович! Теперь все может быть! Цесаревич, слава Богу, жив. Княгиня Лович с ним в Вержбне.

— А Николай Николаевич?

— Новосильцев спас себя и семью. Генерал Рожнецкий и генерал-адъютант граф Красинский уцелели. Рожнецкий на пути в Петербург.

Бенкендорф опустился на постель, сжимая виски ладонями и стараясь прийти в обычное состояние.

— Верны ли, Максимилиан Яковлевич, сведения?

— Абсолютно! Сахтынский прислал ротмистра Халецкого.

— А курьер от цесаревича? Не может быть, чтобы императору не доложили. Где Халецкий?

— Лежит у меня в кабинете бездыханный. Сообщил устно, отдал короткую записку Рожнецкого и упал прямо передо мной на пол.

— Алексей Федорович, — обратился Бенкендорф к Львову, — скачи к Лерху, пусть приведет в чувство беднягу. Но ни слова никому! Лерха не отпускай — и сюда вместе с Халецким. Передай ему, что я не забуду! И передай, что молодец!

— Курьер от цесаревича опоздает не меньше чем на сутки. Халецкий службу знает. Две лошади пали, а сам ни стоять не может, ни сидеть. Сахтынский его из города вывел тайно.

— Значит, ехать к государю? Не сомневаешься?

— Александр Христофорович, зря медлите! Если бы не подпись Сахтынского на обратной стороне записки, я сам бы усомнился. Но я руку Сахтынского хорошо знаю. Он цесаревичу не сказал, что послал в Петербург ротмистра. Напрасно медлите, Александр Христофорович. Варшава восстала! Варшава в огне!

Бенкендорф крикнул Готфрида:

— Одеваться! Коня! В Аничков!

— А бриться, Александр Христофорович?

— Какое тут бриться?! Давай поскорее!

С Готфридом он говорил по-русски. Камердинер давно забыл родной язык. Буквально через пять минут Бенкендорф, отдав на ходу распоряжения фон Фоку, слетел по лестнице вниз, застегнул шинель и прыгнул в седло так резво, как в молодые годы.

Государь поднимался с рассветом, однако появление Бенкендорфа во дворце в столь ранний час его удивило. Выслушав сообщение полуодетым, император спокойно произнес:

— Не ты ли мне клялся, что я могу рассчитывать на польскую армию, как на Преображенский полк? Я слушал тебя в последний приезд как оракула. Стал на сторону Сената в его борьбе с Константином, выделил деньги на реставрацию древнего замка королей польских в Кракове, позволил возобновить мавзолей Яна Собесского в Варшаве, ободрил Сейм, оказал покровительство фабричной промышленности в ущерб России! И что же?! Мы готовимся к походу на Париж, польскую армию я предназначаю в авангард, мой главный советник и тайный страж уверяет в абсолютной верности, а между тем мятеж готовится полным ходом, невзирая на милости и знаки благоволения! Это возмутительно! Россия никогда не простит Польше подобного коварства!

— Ваше величество, дождемся эстафеты от цесаревича. Что касается необходимых приготовлений, то сей же час отправлю фельдъегерей Дибичу и Чернышеву, предварив их.

— Не стану тебя упрекать, Александр Христофорович. Действуй, однако без паники. И никому ни слова. Дибича и Чернышева пригласи к завтраку. Вышли подставу на Пулковскую дорогу. Курьера оттуда ждать! Ну поляки! Ну сукины сыны! — Последние слова император произнес по-русски. — Устроили-таки очередное варшавское восстание.

— Фон Фок уже распорядился. Не захотите ли вы лично поговорить с Халецким?

— Когда придет в себя. Каково поведение нашей Колеры Морбус? Есть новости?

При каждом докладе император справлялся, как ведет себя холера. Не поутихла ли? Одиннадцать дней они отсидели в Твери, заняв целый этаж во дворце великой княгини Екатерины Павловны и ее супруга герцога Ольденбургского, перед тем побывав почти две недели в Москве, куда Бенкендорф приехал по вызову прямо из Фалля, где проводил отпуск. В начале 1830 года они славно попутешествовали, несмотря на тревожные вести из Франции. В мае император и Бенкендорф посетили Варшаву. Город купался в роскоши. Рестораны, клубы, маскарады, балы… Знать веселилась и прожигала жизнь. Никогда Варшава не выглядела столь богатой и счастливой. А между тем сливки общества выражали недовольство цесаревичем Константином, ругали Россию и русских, но речи не шло о том, чтобы взяться за оружие. Генерал Рожнецкий докладывал, что ничто не предвещает взрыва национальных страстей. Польша наконец обрела покой под российским скипетром.

Бенкендорф жил в Бельведере и ежедневно общался с цесаревичем и княгиней Лович, которая оказалась на редкость умной и обаятельной женщиной, лишенной недостатка, присущего польским дамам, — надменности. Она была заботлива и внимательна, распространяя очарование не только на мужа, но и на окружающих, независимо от их положения. С садовником, лакеем, горничной и генерал-адъютантом она обращалась одинаково предупредительно. Странное качество в среде несдержанной и гонористой шляхты.