Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Возвратившись в Петербург, император решил провести июль в Царском Селе. Единственно, что тревожило, — это майские волнения в Севастополе. Матросы и жители Корабельной слободы возмутились ограничительными мерами карантина против чумы, проникшей из Турции. Никто не хотел сниматься с насиженных мест. Вспыхнул стихийный бунт. Толпа набросилась на дом временного военного губернатора города генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Столыпина, растерзала его, убила несколько чиновников и полковника Воробьева, который пытался усовестить заблудших. До тысячи человек привлекли к следствию, семерых зачинщиков и убийц расстреляли. В июне холера полыхнула по всему югу. Из Бухары и Хивы она коварно переползла на Кавказ, затем опустошила Астрахань и оттуда вверх по Волге просочилась в Москву, захватив сплошняком европейскую часть России. В конце июня стало ясно, что началась настоящая эпидемия.

Колера Морбус

И через месяц — в июле 1830 года — пришли неутешительные известия из Франции. Париж восстал на законного монарха. Рабочие булыжниками, выбитыми из мостовых, разогнали швейцарскую гвардию Карла X. Кабинет министров Полиньяка упрятали в Сен-Пелажи. Торжествующая буржуазия предложила трон Людовику Филиппу, герцогу Орлеанскому. Государю пришлось признать де-факто происшедшие перемены. Он хотел поступить решительнее и выслать из столицы французское посольство, но Бенкендорф отговорил. Чернышев, Дибич и Орлов настаивали на интервенции. Войска постепенно продвигались к границе. Государь вместе с Бенкендорфом уехал в Финляндию, где им оказали радушный прием. Не успели они отдышаться от путешествия — государь в Царском Селе, Бенкендорф — в Фалле, как пришла эстафета из Москвы в конце сентября — Колера Морбус унесла первые жизни.

Государь бросился в Москву. Майские волнения в Севастополе показали, на что способны возбужденные массы. Если древнюю столицу бросить на произвол судьбы, то несчастья не избежать. У Иверских ворот люди кричали:

— Надежда-государь с нами!

— Теперь сам черт не страшен!

— Мы знали, что ты будешь!

— Где беда, там и ты!

Бенкендорф шел впереди лошади государя, придерживая за повод и вровень с толпой. У стремени — с одной стороны твердо шагал граф Толстой, с другой — генерал-адъютант Храповицкий. Группу замыкали флигель-адъютанты Кокошкин и Апраксин. Генерал-адъютант Адлерберг вел запасного коня.

— Ура! Теперь не пропадем, братцы! Ура!

Государь сошел на землю и приложился к образу, за ним — остальные. Доктора Арендт и Ерохин попеременно выглядывали в ужасе из окна кареты. Они знали, чем это может кончиться. Однако и народ следил за поведением государя. На ступеньках Успенского собора в Кремле приехавших встретил митрополит Филарет. Со слезами на глазах произнес среди примолкшей толпы:

— Такое царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели христианской… С крестом встречаем тебя, государь! Да идет с тобой воскресение и жизнь!

Однако молитвы помогали плохо. Видно, москвичи чем-то сильно прогневили Бога. Количество жертв увеличивалось с каждым днем. Никакие лекарства, окуривания и заговоры не действовали. Колера Морбус сметала все на своем пути. Она пробила дорогу и в кремлевские покои. Его личный лакей умер, промучившись несколько часов, а ведь он служил при собственной комнате государя. Во дворце через несколько дней умерла горничная. Однако ощутимые угрозы не вынудили императора отступить. Он утром уезжал то с Бенкендорфом, то с Толстым, то с Адлербергом в город, посещая больницы, наблюдая за устройством карантинных бараков и проверяя поступление лекарств. Бенкендорф, знавший хорошо Москву и москвичей с времен войны, сказал государю:

— Надо выставить оцепление. Если столицу не возьмем в кольцо, эпидемию не победим. И зима не поможет. С холодом поутихнет, однако лишь солнце пригреет — опять полыхнет.

На улицах жгли костры, тащились телеги с больными и умершими. Колокольный звон печалил души. Каждый день встречали с надеждой. Арендт и Ерохин обещали некоторое улучшение к середине октября. Но им было суждено показать свое искусство намного раньше. За обедом император внезапно почувствовал сильное недомогание и вынужден был прервать трапезу. Хотя он и велел остальным оставаться за столом, но никто не желал продолжать беседу. Государя отвели в спальню. Его тошнило, трясла лихорадка. Арендт с удрученным видом сообщил через некоторое время:

— Господа, открылись первые симптомы болезни. Прошу вас: будьте внимательны к собственным ощущениям. Своевременное обращение к врачу — половина успеха.

Бенкендорф помогал лекарям и камердинеру государя Малышеву делать больному ванны, подносил лекарства, отирал пот со лба, переменял белье. Государь охотнее принимал питье из его рук. Слабость мучила только в первые дни. Однажды утром он встретил Бенкендорфа шуткой: