Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Более ничего, кроме встреч с императрицей-матерью и де Сангленом, не омрачало жизнь Бенкендорфа и Марго перед премьерой. Они продолжали регулярно посещать Юсупов сад, подъезжая к нему с Екатерингофского — более безлюдного — проспекта. Дебют Марго в «Федре» откладывался, что, впрочем, не тревожило. Марго готова, но обновляли костюмы, сколачивали и подкрашивали декорации, стараясь угодить парижской знаменитости. Марго не капризничала, со всем соглашаясь, что вызывало немалое удивление. Какая ей, в сущности, разница, что нарисовано на заднике, если зритель следит только за ней?! Она была щедра и расточительна. Щедра на комплименты коллегам и расточительна в обращении с деньгами. По приезде в Петербург сразу обзавелась собственным хозяйством и сменила гардероб. Бенкендорфу пришлось заложить кое-что из фамильных драгоценностей. Деньги превратились в столовое серебро и фарфоровые сервизы. Здесь, в России, страсть Марго к персидским коврам и турецким шалям почти ничем не ограничивалась. Бенкендорф однажды оплатил счет, изумившись проставленной сумме. Бонапарт пророчествовал не зря.

— Марго, ты не императрица! — воскликнул Бенкендорф. — И по-моему, теряешь меру.

Упрек Бенкендорфа прозвучал достаточно мягко, но Марго была раздражена, и они поссорились. Впервые за долгие месяцы знакомства. Вскоре, правда, помирились.

— Я тоже не знаю меры, — признался Бенкендорф, — Однако я еще не расплатился с парижскими долгами. Ее величество сделала мне выговор. Теперь мне придется сбежать на войну с турками или сесть в долговую яму.

Услышав о турках, Марго разрыдалась:

— Боже, какие отвратительные шали я накупила. Неужели из-за них тебя могут послать на войну и убить? Я не желаю тебя терять. Что будет со мной?

Она бросилась Бенкендорфу на шею и обещала вести себя примерно. Наивность и прагматичность в характере Марго содержались в равной пропорции.

— У тебя не будет причин больше сердиться на меня.

— Посмотрим, — ответил Бенкендорф.

Немногословие и снисходительность — хорошие качества у мужчины. Но размолвка каким-то необъяснимым образом приблизила отъезд в Южную армию.

День премьеры приближался. Стояла жаркая погода. Но изнурительные белые ночи имели все-таки свою прелесть. Они удлиняли бодрствование, делая его каким-то ирреальным. Невозможное становилось возможным. Белые ночи восхитили Марго. Город казался погруженным в жемчужный воздух. Здания приобретали фантастический, сказочный облик. Они выглядели нерукотворными, а возникшими естественно, будто проступившими сквозь почву, взлелеянные этой чудесной божественной атмосферой, оттененной оранжевой зарей по краю неба. Кто их создал? Растрелли? Казаков? Баженов? Кваренги? Тома де Томон? Нет! Их создала сама природа, потому что ничего иного и не приняли бы невские берега.

Марго была, что называется, нарасхват. Ее всюду приглашали, и Бенкендорф даже стал забывать неприятную размолвку, свидание с императрицей и прочие огорчения. Они продолжали вести довольно размеренный образ жизни. Во время последних прогулок в Юсуповом саду у Бенкендорфа укрепилась уверенность, что за ним постоянно наблюдают. Петербургской полиции не привыкать следить за высокопоставленными военными и чиновниками. Когда в государстве действует несколько самочинных полиций и секретных служб — ничего удивительного! За самим Аракчеевым тянулся хвост наружных агентов. Охрану совмещали со сбором информации. Все это считалось в порядке вещей. Жаловаться ведь некому.

Императрица Елизавета Алексеевна тоже изъявила желание послушать декламацию Марго. Это лето для нее более или менее спокойная пора. На время утихли сплетни. Князь Адам Чарторыйский, который долго преследовал настойчивыми ухаживаниями и которые она не менее настойчиво отвергала, получил постоянное дипломатическое поручение за границей. Вечера с музыкой, танцами и отрывками из драм и трагедий, прочитанными с эстрады, проходили в Гатчине, где пустовало прекрасное помещение для театральной игры. Елизавета Алексеевна любила Гатчину, некогда выкупленную бабушкой мужа у наследников ее любовника Григория Орлова и подаренного великому князю Павлу Петровичу. Окрестности и сам гатчинский дворец настолько очаровывали посетителей, что слухи проникли в Европу. Григорий Орлов, чтобы не отстать от императрицы Екатерины, завязавшей переписку с энциклопедистами, пригласил Жан-Жака Руссо поселиться в Гатчине и заслужил тем благодарность, сдобренную вежливым отказом. Знаменитости побаивались России.

Выступала Марго и в Петергофе, и в Эрмитажном театре, вызывая всеобщий восторг, особенно у мужской части двора. И впрямь она была весьма соблазнительна. У Бенкендорфа появилась масса завистников. Достаточно часто он ловил злобные взгляды обер-гофмейстера Нарышкина, который после каждого концерта пытался увезти Марго к себе в Зимний.