Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Старший по званию, в шикарном, золотом расшитом мундире и, очевидно, поляк, гордо воскликнул:

— Разве вы ослепли? Мы — французы!

Ревунов все-таки не поверил: войны вроде никто не объявлял, а Франция, чай, не близко отсюда. Вдобавок офицер говорил на ломаном русском языке с варшавским акцентом.

— Зачем же вы пришли в Россию? — спросил Ревунов.

И тут на него посыпалось со всех сторон и по-польски, и по-французски, и по-немецки. Кое-что он разобрал:

— Воевать с вами!

— Взять Вильну!

— Выгнать царя из Москвы!

А один сапер с сумкой, из которой торчали инструменты, крикнул яростно:

— Освободить, в конце концов, Польшу, черт побери!

Ревунов повернул коня и ускакал. По нему трижды стреляли, но он спешился и кинулся в зеленую мокрую от росы рожь, отогнав коня подальше. Тем и спасся.

— У них глаза горели ненавистью, как у голодных волков, — подытожил впечатления хорунжий.

Везде виднелись следы нашествия жестокого врага. Сожженные избы, ограбленные крестьянские дворы зияли выбитыми воротами, церкви осквернялись с особой изощренностью.

— Смотри, князь, что делают культурные европейцы, — позвал Бенкендорф ротмистра Сержа Волконского.

Картина, представшая перед глазами, не могла не ужаснуть. Пятеро молоденьких девушек в исподнем лежали, зарубленные, вповалку на земляном полу. Что они пережили перед смертью, нетрудно было догадаться. Естественное отвращение к описанию надругательств не позволяет дать более полное представление об извращенности солдатни.

Волконский схватился за голову и побежал прочь. Потом он долго стоял, прижавшись лбом к седлу.

— Остынь, Серж. Война, по сути, еще не началась, — сказал Бенкендорф. — Рубили палашами — значит, драгуны!

Барон Винценгероде скомандовал построение, и они сели на лошадей. В первые же дни войны сотоварищей по флигель-адъютантству полковника Бенкендорфа и ротмистра князя Волконского втянул водоворот событий, так как они оба находились в непосредственной близости к государю. Судьба связала приятелей надолго, и они пережили вместе очень трудные дни, успев хорошенько узнать друг друга. Еще до нашествия они сошлись тесным кружком, когда Бенкендорф возвратился из Парижа при довольно романтических обстоятельствах с дамой под густой вуалью. Но романтика не помешала по приезде собрать добрых товарищей и зачитать оригинальный проект для подачи государю, основанный на впечатлениях, полученных в наполеоновской столице. Бенкендорф там увидел, какую истинную пользу приносит жандармерия, водворяя спокойствие, чистоту и порядок по всей стране.

Волконский перед чтением, опустив ладонь на эполет Бенкендорфа, произнес несколько прочувствованных слов:

— Кристальная душа Александра, светлый его ум искренне верят, что жандармерия, созданная на честных началах людьми нравственными и смышлеными, может стать полезной и царю и отечеству.

Бенкендорф в проекте утверждал, что для управления державой образование такой целой отрасли соглядатаев принесет несомненную пользу. Он приглашал присутствующих и их друзей вступить в новую когорту добромыслящих. Однако проект, представленный государю, по сути, отвергли. Серж Волконский и Бенкендорф часто возвращались к нему в недели, предшествующие войне, словно предчувствовали, с какими явлениями русской жизни вскоре предстоит столкнуться.

Волконского судьба бросила в огонь сражения едва ли не раньше, чем Бенкендорфа. Его первым государь послал доставить высочайшее повеление второй Западной армии князя Петра Багратиона — идти через Могилев и Оршу на соединение с генералом Барклаем-де-Толли. И Волконский поскакал с верными казаками и драгунами, стараясь не попадаться маячившим на горизонте французским разъездам. Руки чесались вступить с ними в стычку и захватить хотя бы одного неприятеля. Позднее Волконский узнал, что, не имея ни от него, ни от князя Багратиона никакого положительного уведомления, послал с точно таким же приказом Бенкендорфа, а за ним вдогон — генерал-адъютанта барона Винценгероде. Кто-то из трех должен был добраться. Добрались все трое, только в разное время, ибо Волконскому пришлось пропустить целую колонну французов, шедшую наперерез.

В глазной квартире князя Багратиона, когда посланцы сошлись, был избран путь, по которому следовало действовать. Государь приказал Волконскому и Бенкендорфу оставаться при Винценгероде и помочь в создании отдельного отряда, а затем идти в Смоленск и превратить его в неприступную крепость. Отряд предназначался для диверсий в тылу Великой армии. Это было Волконскому и Бенкендорфу вполне по душе, ибо предполагало немедленное без санкции начальства нападение на захватчиков. Настоящий партизан сам себе хозяин и отвечает перед Богом и государем лишь за себя.