Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Тогда Винценгероде спешил два эскадрона драгун, приказал примкнуть штыки и повел их вместе с казаками на приступ.

Он шел впереди, устремив бесполезную шпагу на врага, возгласами подбадривая атакующих:

— За царя! За отечество! Смерть Бонапарту!

Волконский и Бенкендорф вломились за ним, и началась резня. Тут каждый увидел другого в смертельном бою и получил возможность оценить по достоинству.

Адъютант Винценгероде ротмистр Эльсбангер передал Волконскому приказ: взять обязательно офицера для допроса. Но никого не удалось отыскать — раненых уже прикончили штыками, остальные были мертвы. Всюду царили кровь и смерть. Драка и резня — каша и переплетение тел. Сразу не поймешь: кто — кого! Больше двухсот человек — клубок. Хруст, рев, вой, выстрелы! Ни команды, ничего! Бей, руби, стреляй. Только не промахнись. Никакой разницы между офицерами и солдатами. Грудь в грудь! Не ты — так тебя!

Ужасно, но что делать! Сначала думали выкурить огнем, но тогда какая-то часть вестфальцев спаслась бы, выпрыгнув из окон или уйдя через крышу.

Вестфальцы вели себя в Самойлове как звери. Церковь превратили в хлев. Ожесточение крестьян и солдат и их отношение к захватчикам казалось вполне закономерным. Любопытно, что в имении princesse Alexis жили католические монахи, преподававшие ранее в пансионе Николя. Серж Волконский многих из них знал как прекрасных педагогов. Но крестьяне приписали наставникам русских аристократов совершенно иную роль. Несчастные изгнанники нашли приют под крылышком княгини. А местный народ был уверен, что именно аббаты навели на Самойлово французскую рать, и в горе своем вопиял:

«Вот тебе, княгиня, и аббат Николя!»

«Вот тебе, княгиня, и аббат Соландр! И аббат Мерсье!»

Бенкендорф тоже прошел через игольное ушко аббата Николя, и если бы не горы трупов вокруг, сожженные избы и отчаяние бедных людей, лишившихся в преддверии осени и зимы крова, эти слова и обвинения вызвали бы только улыбку. Уж ненавистника корсиканского узурпатора аббата Николя никак нельзя было принять за французского шпиона.

Волконский и Бенкендорф вошли в чудом уцелевший помещичий дом и расположились в гостиной отдохнуть.

— Послушай, Серж, княгиня в молодости была недурна собой и, говорят, обожала приключения.

— Я не верю сплетням. Однако вкус у княгини отменный. Посмотри на гравюры, развешанные по стенам. Жаль, их попортили огонь и вода. Возьмем, пожалуй, на память по одной. Они нас всегда будут возвращать в этот страшный день.

— Да, день страшный. Я никогда не забуду, Серж, твоего меткого выстрела, который, в сущности, спас мне жизнь.

Волконский подошел к стене и снял две маленькие гравюрки в покоробленных обгоревших рамках:

— На память о смертельной схватке с вестфальцами.

— Они, правда, не представляют никакой художественной ценности, но зато вот этот сюжетик весьма смахивает на пережитое сегодня, — заметил Бенкендорф.

На картинке изображался эпизод из битвы при Фермопилах. Груды тел закрывали вход в узкое ущелье.

Позднее княгиня уверяла всех, что Волконский и Бенкендорф, предводительствуя казаками, дочиста ограбили ее жилище и особенно поживились произведениями искусств.

Через много лет, поздравляя Волконского со званием генерал-майора, Бенкендорф напомнил ему резню в Самойлове и комичные обвинения princesse Alexis:

— Не веришь ли ты по-прежнему сплетням?

— Нет дыма без огня, — рассмеялся Волконский, — а огня и дыма там хватало с избытком.

Томительный август

Седьмого числа отряд Винценгероде приблизился к Витебску. Фуражиры, орудовавшие вблизи города, бежали в ужасе и укрылись за его стенами. В самом городе Бенкендорф захватил триста пленных и потом двинулся к Полоцку. Винценгероде у Витебска взял восемьсот солдат и отправил под конвоем северным трактом в Петербург.

В первых числах августа даже для невнимательного наблюдателя становилось ясно, что наполеоновская армия вступила в полосу кризиса. Французы понесли огромные потери, коммуникации беспрерывно подвергались атакам, везде действовали летучие партизанские партии. Мародеры не забирались вглубь, рыскали только вблизи дорог. Наглости у них поубавилось. Грабеж не проходил безнаказанно. На расстрелы русские отвечали расстрелами. Дисциплина у французов в пехотных частях ослабела.

Восьмого августа Винценгероде хотел сблизиться с войсками Барклая-де-Толли. Бенкендорфу он передал письменный приказ, послав одного из доверенных евреев, который пробрался через захваченную территорию, чтобы вручить его.

Девятого августа отряд собрался в полном составе и отступил от Витебска по направлению к Дорогобужу. А итальянскую дивизию генерала Пино Наполеон направил к Витебску наперехват, и здесь с ее авангардом схлестнулся один из казачьих полков. Сам Винценгероде поспешил к Духовщине, а Бенкендорф начал орудовать по ночам в тылу, мешая Пино сконцентрировать дивизию в единый кулак.

Бенкендорфа поразило варварское отношение итальянцев к людям на занятой территории и особенно осквернение православных храмов. Их превращали в конюшни, кухни, казармы, разбивали иконостасы, срывали оклады с икон.