Бенкендорф. Сиятельный жандарм

— Это кентавры, — утверждал он. — Замечательные кавалеристы. Я знал одного казачьего атамана. Он мог спать верхом, привязав себя к луке седла.

Густая толпа окружила цесаревича, и во все прибывающих волнах любви, увлекаемый народным порывом, следуя за твердо и уверенно ступающим впереди хозяином, приезжие тронулись внутрь святилища, помещенного под защитой массивных стен. Они пересекли обширный двор, оставляя слева длинную трапезную и кельи, и остановились неподалеку от Троицких ворот, где в сверкающем драгоценностями и парчой облачении их встретил собор, осененный древними святынями, во главе с двумя митрополитами — киевским Гавриилом и греческим Серафимом.

Нелидова язвительно заметила:

— И государей так, верно, не чествовали. Графине Румянцевой очень полюбилась наша великая княгиня.

Камень из пращи был пущен опытной в злословии рукой и по-французски, то есть на понятном Тилли языке.

Митрополит Гавриил, приподняв большой крест, двинулся к цесаревичу и графу Петру. У Тилли сложилось впечатление, что изукрашенный крест невесомо летит в позолоченном солнцем пространстве, никем не поддерживаемый, и увлекает за собой фигуру Гавриила.

Нелидова что-то раздраженно бросила Борщовой. Та не ответила ей и мелко закрестилась. Недаром с первых дней в Петербурге Доротея относилась к Нелидовой свысока, сразу почуяв в этом маленьком создании опасность.

Цесаревич приложился к кресту, за ним остальные, и митрополиты, жестом объединив вокруг притихший собор и толпу встречавших, повели гостей в знаменитую на весь православный мир Лаврскую церковь выслушать пастырское благословение и напутствие. Нелидова опять язвительно заметила:

— Православие есть удивительное проявление души нашего народа. Он так добр к иноверцам, как сам Господь Бог.

Камень на сей раз был пущен в сторону одной Тилли. Но Тилли не могла не признать, что киевская церемония отличается от того, с чем она сталкивалась в Виртемберге и Монбельяре. Ее удивила терпимость православных, которые позволяли войти в церковь любому. Ничего подобного на ее протестантской родине не было. В массе сопровождающих цесаревича, среди свиты и особенно обслуги, находились люди разных исповеданий — лютеране, католики, мусульмане, некрещеные евреи. И никому не возбранялось переступить порог храма и послушать, что говорил вначале киевский митрополит, а потом греческий. Тилли опять вспомнила почему-то об Иосифе Зюссе, быть может, потому, что среди толпы мелькали люди в польских кафтанах, кунтушах и с саблями в ножнах, украшенных серебряными пластинами и усыпанных разноцветными камешками, но чернобородых и с закрученными пейсами у висков, похожих на пышные бакенбарды, — не сразу и разберешь. Это были евреи, управлявшие польскими латифундиями, и крупные арендаторы, которым магистрат позволил прислать делегацию на торжество, однако предписал держаться скромно и не лезть в первые ряды. Они и не лезли и, проводив кортеж до ворот крепости, вошли вместе с толпой, однако порога Лаврской церкви не переступили. Только двое, очевидно из наиболее именитых, отправились вслед за цесаревичем. Один из них был шкловский богач и ученый рабби Иошуа Цейтлин, управлявший делами Григория Потемкина и владелец изумительного поместья между Кричевом и Могилевом на Днепре. В окружении фаворита Екатерины рабби Иошуа называли фон Цейтлином, и по манерам он вполне соответствовал приставке. Вторым был его европейский компаньон Соломон Оппенгеймер, который имел деловые связи с русскими представителями за рубежом. Христофор Бенкендорф должен был обратиться в Вене в отделение оппенгеймеровской конторы.

Зюссу гросс-герцог Карл Александр не позволял приблизиться к церкви ближе чем на пятьдесят шагов. Еврей должен почтительно ожидать властелина в отдалении и в одиночестве до тех пор, пока гросс-герцог и буйная свита не сойдут со ступенек. Затем разноцветная кавалькада с шутами и арлекинами, чаще и не совсем трезвая, вместе с Зюссом трогалась дальше. Гросс-герцог посещал церковь лишь по пути на охоту или в загородную резиденцию.