Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Налоги при правлении Зюсса коснулись и церковных имуществ. Карл Александр требовал постоянно новых вливаний, и еврей, поклявшийся избавить герцога от забот, тяжелой дланью сборщиков выжимал без остатка деньги из подданных, которым некуда было улизнуть. Добрался он и до церкви. Святые отцы его ненавидели и грозили смертными карами, но большинство из них прибегало к подобным же способам обогащения. Других ведь не существовало и до сих пор не существует. Смертных кар Зюсс не боялся. Пока дойная корова пускала в ведро густую струю молока, нож оставался за поясом живодера. Говорили, что у Зюсса была какая-то любовная драма, в которую замешался и гросс-герцог, и оттого сам Зюсс погиб, но дал росток известному банкирскому дому. Правда ли? Бог весть! Но факт, что Зюсса — первого богача в Виртемберге — в церковь демонстративно не пускали. Когда Карл Александр оставил земную юдоль, крестьяне втихомолку радовались. Только за тот год команда герцогских егерей перебила до двух с половиной тысяч оленей, более четырех тысяч хищных зверей и ланей, пять тысяч кабанов. Пальба стояла день и ночь, порохом тянуло от сельских угодий, как от полей сражений. Хозяева старались не попадаться на глаза Карлу Александру и прятались, где отыскивали щель, с женами, сыновьями и дочерьми. Крестьянских детей брали в колодки и сдавали в рекруты на продажу, наскоро обрядив в кое-как сшитые кургузые от жадности и экономии мундирчики. И торговлю солдатами валили на Зюсса, хотя он возражал против таких финансовых операций, а герцог злился — сам-то он ничего другого не умел придумать и провернуть.

Результаты вскрытия Карла Александра были поразительны. Сердце, голову и прочие органы врачи нашли в совершенно здоровом состоянии. Но грудь до того была наполнена дымом, пылью и чадом карнавала и оперы, подчеркнул усердный прозектор, что летальный конец становился неизбежным.

Словом, великая княгиня ничем не напоминала деда. Тилли вдруг заметила, как она ищет кого-то глазами. Тилли улыбнулась в ответ и приподняла руку с платочком: мол, не беспокойся, твоя Тилли здесь, ты не одна. Поклонение мощам Тилли переждала у выхода и пропустила мимо себя потом почти всю процессию. Она опять подумала, что им — двум бедным немецким девушкам — на родине ничего подобного не дождаться. Россия действительно великая страна. Как она по-доброму относится к иностранцам, в частности — к немцам. Что бы они делали без России? Где бы они нашли применение своим способностям? Сидели бы по душным нищим норкам и грызлись бы за кусочек тощего сала. Разве Клингер пользовался бы в Веймаре подобным почетом? Веймару Göthe и Wieland вполне хватало.

Göthe — сын имперского советника и дочери богатого патриция из Франкфурта-на-Майне, получил отличное воспитание и закончил Лейпцигский университет. Wieland — отпрыск семьи известных пиетистов. Но все-таки не им, а полуголодному Клингеру — сыну прачки — принадлежит честь дать название самому великому движению в мире, впечатавшему себя в историю золотыми литерами: Sturm und Drang[24]. Так называлась пьеса чтеца при малом дворе цесаревича. Боже, сколько противоречий! И как добра к немцам Россия. Нельзя оставаться неблагодарной. Грешно!

Впечатления от путешествия по Белой Руси здесь, в Лавре, куда-то улетучились. Жалкие избы, худые, оборванные поселяне отодвинулись вдаль, стали маленькими, незначительными, игрушечными, как на театральном макете. Россия, наверное, разная. Если быть до конца честной с собой, то Этюпу и Монбельяру с их кривыми улочками, малоземельными палисадниками, с дурно пахнущими помойками на задних дворах и скудноватым рынком далеко до раскинувшегося привольно города, сохранившего отпечаток казацкой свободы и отданного Господом Богом сейчас под власть немецкой принцессы, которая всего двадцать лет назад дома не досыта ела и спала в ночных рубашках из сурового полотна.

— Вы сегодня на редкость мечтательны, госпожа Бенкендорф, — сказала Нелидова, не оставляя в покое соперницу. — Не правда ли, удивительное зрелище?