Бенлиан

В то время я дружил с одной юной девушкой — милым, отзывчивым существом — которая иногда приходила ко мне в мое предыдущее жилище и штопала мне одежду. Мы не виделись уже очень давно, но каким-то образом она нашла меня и однажды вечером пришла на склад, поднялась ко мне в студию, направилась прямиком к мешку для белья и начала искать вещи, которые нужно было заштопать. Признаюсь, когда-то я был к ней неравнодушен; и я почувствовал себя ужасно неловко, когда она вошла и, ни о чем не спрашивая, принялась за починку моих вещей.

Так мы и сидели: она — штопая мою одежду, я — занимаясь своей работой и радуясь, что кто-то скрашивает мое одиночество. Она непринужденно и весело болтала своим мягким голосом, в котором не было ни малейшего упрека.

Но вдруг ни с того ни с сего я вновь начал думать о Бенлиане. И я не просто думал о нем — меня охватило сильнейшее беспокойство. Мне пришло в голову, что, может быть, ему плохо или он болен. И вся радость от прихода моей подруги тут же улетучилась. Я делал вид, что усердно работаю, и постоянно поглядывал на часы, лежавшие на столе передо мной.

Наконец мое терпение кончилось. Я встал.

— Дейзи, — сказал я, — мне нужно идти.

Она очень удивилась.

— Почему же вы не сказали, что я вас задерживаю? — воскликнула она, тут же поднявшись.

Я начал бормотать извинения…

В общем, я ее выпроводил. Закрыв за ней дверь в заборе, я направился на другую сторону склада к Бенлиану.

Он лежал на диване, ничем не занимаясь.

— Я знаю, что должен был прийти раньше, Бенлиан, — сказал я, — но у меня была гостья.

— Да, — произнес он, глядя на меня пристальным взглядом, который вогнал меня в краску.

— Она очень милая, — начал я, запинаясь, — но ведь вас не интересуют девушки, и вы не пьете и не курите…

— Нет, — сказал он.

— Я думаю, — продолжил я, — вам нужен небольшой отдых, вы себя измучили. — Он в самом деле выглядел очень больным.

Но он покачал головой.

— Человек наделен ограниченным количеством сил, Паджи, — сказал он, — и если он потратит их на одно, на другое их уже не хватит. Мои силы ушли туда, — он указал взглядом на статую. — Я теперь почти не сплю, — добавил он.

— Тогда вам нужно обратиться к врачу, — сказал я встревожено. (Я был уверен, что он болен.)

— Нет, нет, Паджи. Все мои силы уходят туда; все, кроме небольшого остатка, который не может уйти… Ты слышал разговоры художников о том, что они вкладывают душу в свою работу, Паджи?

— Не надо напоминать мне о моих никчемных миниатюрах, Бенлиан, — попросил я.

— Ты наверняка слышал такие разговоры. Но они шарлатаны, эти профессиональные художники, все до единого, Паджи. Им нечего вкладывать, потому что их души не стоят и гроша… Ты знаешь, Паджи, что Сила и Материя — это одно и тоже? Что в настоящее время установлено, что нельзя определить материю иначе, как точку приложения силы?

— Да, — горячо ответил я, как будто слышал это не в первый раз, а в сотый.

— Таким образом, если можно вложить душу в свое творение, то с тем же успехом можно вложить в него и свое тело…

Я придвинулся очень близко к нему и вновь почувствовал, будто кто-то чужой завладел моим голосом. Мой ум озарила искра понимания.

— Неужели, Бенлиан? — вскричал я шепотом, почти не дыша.

Он кивнул три или четыре раза и что-то прошептал. Я не знаю, почему мы оба перешли на шепот.

— Это правда, Бенлиан? — снова прошептал я.

— Показать тебе?.. Хотя я и пытался изо всех сил не допустить этого…

— Да, покажите! — ответил я сдавленным голосом.

— Тогда не говори ни слова! Я храню их там, наверху…

Он приложил палец к губам, как будто мы с ним были двое заговорщиков; затем он на цыпочках пересек студию и поднялся к себе в спальню на антресоли. Вскоре он также на цыпочках вернулся, держа в руках несколько свернутых листов бумаги. Это были фотографии. Мы вдвоем склонились над маленьким столом. Руки Бенлиана дрожали от волнения.

— Помнишь это? — прошептал он, показывая мне шероховатый снимок.

Это был один из снимков, сделанных мной с использованием потускневших фотопластинок после первого вечера нашего знакомства.

— Подойди поближе ко мне, если ты напуган, Паджи, — сказал он. — Ты говорил, что фотопластинки старые. Но нет, пластинки были в порядке; это я — не в порядке!

— Конечно, — произнес я. Это казалось таким естественным.

— Вот это, — сказал он, взяв со стола снимок под номером «1», — обычная фотография, где я изображен до того, как это началось. А теперь взгляни на эту и на эту…

Он разложил снимки в ряд передо мной.

Номер «2» был не совсем ясным, как будто его сделал новичок; на номере «3» часть лица была скрыта какой-то мутной пеленой; номер «4» был еще более расплывчатым и нечетким. Наконец, на номере «5» была изображена фигура с руками в перчатках, поднятыми вверх, как будто под дулом пистолета; лицо на этом снимке было полностью размыто.

И все это нисколько не казалось мне ужасным, и я продолжал бормотать: «Конечно, конечно».

Затем Бенлиан потер руки и посмотрел на меня с улыбкой.

— Я неплохо продвигаюсь, не правда ли? — сказал он.

— Великолепно! — еле слышно вымолвил я.