Бердяев

Но в этой статье был и второй «пласт», который косвенно рассказывает об отношениях Бердяева с руской эмиграцией. Начиналась статья афористичной фразой: «Два рода людей обречено на непонимание сущности и смысла революции – внешние революционеры и внешние контр-революционеры»[410]. В этой фразе, несомненно, есть личный подтекст: дело в том, что русская эмиграция в Берлине была не просто антисоветски настроена, большинство из оказавшихся на чужбине были «реставраторами», – то есть мечтали о попятном историческом движении, о возвращении назад, в «Россию, которую мы потеряли». Бердяв не только считал это невозможным, но и был принципиально против такой установки. Практически сразу после приезда у него произошло столкновение с его хорошим знакомым – Петром Бернгардовичем Струве, жившим тогда в Праге, но переписывавшимся с Николаем Александровчием. Еще в период адаптации Бердяевых к новой берлинской жизни, Струве, приехав в Берлин, устроил на квартире у Бердяева встречу нескольких русских эмигрантов (Шульгина, Изгоева, Франка, Ильина, фон Лампе, других). Присутствовал и сын Струве, Глеб Петрович. Глеб Струве и «готовил» этот визит, – он беседовал с Бердяевым и сообщал отцу в письме, что Александр Николаевич «настроен в достаточной мере право (правей Франка), монархист, но о Белом движении, его значении и причинах его неудачи у него, по-видимому, превратное представление, и всякую дальнейшую вооруженную борьбу против большевиков он считает вредной»[411].

Бердяев полагал, что русская эмиграция не учитывает: жизнь в России за 5 лет их жизни на чужбине не стояла на месте, поэтому речь нужно вести не о реставрации, а о движении вперед. Такой подход в эмиграции именовали «пореволюционным», он заключался в своеобразном признании «факта» свершившейся Октябрьской революции: реставрационные мечтания беспочвенны и наивны, необходимо относиться к большевистскому правительству в России как к исторической данности. Не поддерживая марксистских, коммунистических идей, сторонники «пореволюционной» точки зрения считали возможным использование положительных достижений советской власти. Их программа действий предполагала отрицание насильственного перехода к постбольшевистскому периоду (установка велась на эволюцию нового строя), использование советов как новой формы государственности и т. д.

Подобная точка зрения была характерна для многих «высланных». Не солидаризируясь с коммунистическим режимом, они понимали, что просто перечеркнуть пережитое Росией за последние годы невозможно. Более того, многие из них испытывали сомнение в способности и моральном праве эмиграции судить о жизни «под большевиками». Пережитые голод, холод, лишения, аресты делали их в собственных глазах способными более трезво и правильно оценить перспективы страны (наверное, так и было). Поэтому почти сразу после приезда в отношениях между вновь прибывшими и остальной эмиграцией возникли трещины. В этом смысле, характерно письмо Бердяева П. Струве в Прагу (написанное еще до их встречи в Берлине, еще дружеское и теплое): «Есть у Вас одна фраза, которой я не могу Вам простить и за которую вызываю Вас на дуэль. Вы говорите, что русская духовная жизнь и русская мысль за годы революции перебрались за границу и там только существуют. Это непозволительная эмигрантская гордыня. Русская духовная жизнь и мысль преимущественно существовали и развивались в России, у тех, которые прикасались к русской земле»[412]

Большинство русской эмиграции (прежде всего, монархическое) с «пореволюционной» точкой зрения было не соглано. Хотя «белое дело» в России потерпело поражение и сошло на нет, его идея не умерла – вплоть до трагического исчезновения генералов А. П. Кутепова в 1930 году и А. Миллера в 1934 (они были похищены советскими спецслужбами) в эмиграции продолжало существовать идеологическое движение «Белое дело». Тот же Иван Ильин, приехавший вмете с Бердяевым на одном пароходе, стал активно сотрудничать с «Белым делом». А в 1924 году бароном П. Н. Врангелем был основан Русский Обще-Воинский Союз (РОВС), который был объявлен наследником «белого дела» и просуществовал долгие годы (как общественное объединение потомков русской эмиграции существует в США и сейчас). Военных было очень много среди эмигрантов, в каком-то смысле белая армия еще существовала – хоть и призрачно. Были полки, штабы, собрания, приказы, смотры – идея реставрации былого продолжала жить.