Бердяев

Одной из основных задач, которые поставил перед собой Комитет, было трудоустройство эмигрантов. Для этого русским, обратившимся в Комитет, оказывалась помощь для переезда в Германию или поиска работы в германских учреждениях во Франции. Кроме этого, Комитет пытался облегчить участь тех русских, которые служили во французской армии и находились в лагерях для военнопленных. Руководитель РОВС генерал-лейтенант А. П. Архангельский направил германским властям в июне 1940 года «Памятную записку», в которой высказал надежду на облегчение участи своих соотечественников, попавших в плен. При этом он ссылался на опыт польской кампании 1939 года: после ее завершения немцы позволили выходцам из России, принявшим в свое время польское гражданство, вернуть себе статус эмигрантов, а русские, призванные в армию польским правительством, были освобождены из плена. Основанием для таких действий Архангельский считал благожелательное отношение германского правительства к эмигрантам из России, в которых немцы видели непримиримых врагов коммунизма.

У Бердяева вызывал гнев сам факт сотрудничества эмигрантских организаций с оккупантами. Но авторитетом в правых кругах эмиграции он не пользовался и повлиять ни на что не мог. Николай Александрович, как когда-то после Октябрьской революции в Москве, замкнулся в работе и общении с близкими людьми. «Путь» тоже выходить перестал… Бердяев даже газеты старался не читать — слишком бурную реакцию вызывали у него вычитанные в них новости. По вечерам они с Лидией Юдифовной и ее сестрой читали вслух друг другу книги, выстраивая призрачный заслон между войной и сноси жизнью. Но «воскресенья» продолжались. На них собирались люди, не принимающие нацизма, — мать Мария, Пьянов, Мочульский, Мария Каллаш. Часто на этих встречах разворачивалась карта: на ней отслеживались военные действии па фронте. Кроме этих встреч Бердяев почти нигде не бывал. «Мы живем в Кламаре так тихо, спокойно и уединенно, как никогда. В этой тихости есть что-то почти жуткое, если принять во внимание характер нашей эпохи. Я редко езжу в Париж. Очень много работаю у себя в кабинете. Кончаю переписывать мою философскую автобиографию и подготовляю новую философскую книгу… Очень много также читаю и много мыслей приходит в голову», — писал Николай Александрович зимой 1941 года в одном из писем. Да и бытовые заботы отнимали много времени: с продовольствием стало плохо, на его «добычу» приходилось тратить много сил. Зима была морозной, поэтому появилась еще одна проблема — отопление. Бердяевы закрыли часть своего дома и пытались отопить только спальни и кабинет Николая Александровича — на весь дом дров не хватало. Такой спартанский быт вызывал у них воспоминания о жизни в советской России времен военного коммунизма, — внешнего сходства было достаточно. В то же время Николай Александрович сокрушался, что не видит того духовного подъема, который наблюдал когда-то в голодной и холодной России, — кстати, об этом же писали и другие очевидцы событий 17-го года. Федор Степун, например, вспоминал, что, для того чтобы остаться человеком в страшных условиях послереволюционной Москвы, выход был один — усиленно мыслить, подняться на метафизическую высоту, что, видимо, произошло со многими в те годы. Отсюда — переполненные залы во время лекций, интерес к философии и литературе, обостренное чувство творчества нового. Мало кто знает, что после Кронштадтского восстания матросам, сидящим в Петропавловке, читали лекции по античной философии! Потом, после прослушанных лекций, их расстреляли… Время было фантастическим — прежде всего из-за контрастов между духовным подъемом, революционным романтизмом и бескрайней жестокостью. Во Франции, как отмечал Николай Александрович, было иначе: «В результате пережитой катастрофы во Франции образовалась очень прозаическая атмосфера. Совсем иначе было в Советской России, где катастрофа вызвала духовное углубление».

Конечно, и во Франции все было не так однозначно, да и среди русской эмиграции нашлось немало смелых людей, решивших бороться с немецким фашизмом. Прежде всего вспоминаются имена Бориса Вильде и Анатолия Левицкого — русских эмигрантов во втором поколении, молодых этнографов из парижского «Музея человека». Они стали членами первой организации сопротивления оккупантам. По названию выпускавшейся группой газеты («Сопротивление») стали называть и все антифашистское движение. Вильде и Левицкий были расстреляны немцами в феврале 1942 года после жестоких пыток, они стали настоящими героями своей новой родины, их имена выбиты на мраморной доске в «Музее человека». Нельзя не сказать и о близкой знакомой Николая Александровича, участнице бердяевских «воскресений», — матери Марии.