(смеется). Вы поняли, Макар Евгеньевич? «Она схватила старые туфли и побежала к отце своему на субботу», и припев: «Имеет еврей женушку, так имеет он большое горе, когда она неряха, она годится только, чтоб ее выбросить…» Вернее, чтоб принести ее в жертву… Ну, тут непереводимо… В общем, она никуда не годится. Я правильно перевожу, дядя Сумер?
Сумер
(смеется). Правильно, правильно.
Макар Евгеньевич.
А вы эту еврейскую песню знаете: «Ой, разменяйте вы мне сорок миллионов и дайте мне билетик на Бердичев».
(Смеется.)Я ведь среди евреев вырос.
Григорий Хаимович
(поет и стучит вилкой по металлической тарелке с блинами).«Их бын гефурен кын Одесс, лечын ды мазолис. Чай пила, закусила тейглех мыт фасолис…»
Миля
(смеется). Вы поняли, что мой папа поет, Макар Евгеньевич? «Я поехал в Одессу лечить свои мозоли, чай пила, закусила галушки с фасолью».
Дуня.
Люблю одесских евреев.
(Хохочет.)
Сумер.
Злота, дай мне твою котлету… Я котлету Рухеле кушать не хочу.
Рахиль
(Миле).Ты знаешь, сколько Сумер и Зина уже живут вместе? С 23-го года. А какой у них был сын Изя, золото, а не сын, такой мальчик… Ой, убили на фронт…
(Плачет.)
Рузя
(сердито).Мама, перестань… У меня свадьба или похороны? Что ты меня оплакиваешь…
Миля.
Ты, Рузя, тоже не права. Это мы виноваты, что маме на нашей свадьбе грустно. У нас в Одессе всегда на свадьбе рассказывают анекдоты.
Сумер.
В 23-м году я имел свой магазин, как поворачивают на Житомирскую, на углу. Как заходят в переулок, сразу стоит дом. Так было раскулачивание. Так пришли босые шкуцем… Босые жлоба из села, и один говорит другому: это твой размер, Иван, — одевай. А это твой, Степан, — одевай. А это твой, Мыкыта?.. У меня висели в магазине хорошие кожаные куртки, так они все надели на себя.
Рахиль.
Ай, Сумер, ты еще не изжил психика капиталиста. Но советская власть ведь дала тебе работу. Ты заведующий в артель. Правильно я говорю, Пынчик? Вот Пынчик при советская власть сделался большой человек, майор. Он живет в Риге. А кем был его отец до революции? Бедняк. Ты, Сумер, помнишь, что в двадцать третьем году содержал магазин от вещи, но ты не помнишь, как наша мама лышулэм, покойная мама поставила сколько раз в печку горшки с водой, потому что варить ей было нечего, и было стыдно перед соседями, что ей нечего варить. Так что ставила горшки с водой, чтобы соседи думали, что у нас что-то варится.
Злота.
Таки до революции были бедные и были богатые.
Сумер.
А при советской власти разве нет бедных и богатых? (Смеется.) Я одно знаю, что в 23-м году меня хорошо поломали. Пришли босые жлоба…
Рахиль.
Сумер, если ты так будешь говорить, Макар Евгеньевич подумает, что ты большой контрреволюционер. Что ты враг народа. Тебе надо горе?
Сумер.
У Макара Евгеньевича отец до революции держал извоз, гужевой транспорт. Что я, не помню?
Макар Евгеньевич
(с красным от спирта лицом).После революции я всех лошадей советской власти передал, а сам в Первой Конной служил. Стрелять я не любил, а вот ближний бой я любил… Рубка.
(Кричит.)Шашки наголо!
Злота.
Ой, вэй з мир… Я спугалась…
Рахиль.
Злота, человек же рассказывает, что ж ты кричишь: вэй з мир.
Макар Евгеньевич.
А лучше всего атака с казачьими пиками наперевес. Только надо уметь колоть, иначе руку собственная пика поломает. Как пустишь пику вперед и чуть приподнимешь, белополяк летит через тебя…
Злота
(кушает котлету).Я помню, как в пятнадцатом году в гастроном у Суры Кац на Поперечной улице была забастовка. Рабочие хотели иметь больше зарплату и ходили с плакатами из дикта…
Броня Михайловна.
Это я тоже помню. Говорили, что Сура Кац спросила, почему они бастуют. Ей говорят: у них нет хлеба. Нет хлеба, так пусть кушают булочки.
(Смеется.)
Рахиль.
Что ты говоришь про Суру Кац? Это капиталистка. Но у нас есть двоюродная сестра Быля, так она даже не пришла к Рузичке на свадьбу. Так не надо.
Злота.
Ай, Рухл, я не люблю, когда так говорят. Она беременная на последнем месяце.
Пынчик.
Я был у них, она скоро должна рожать.
Злота.
Я к ней ничего не имею. И к Йойне я ничего не имею.
Рахиль.
Быля думает, что если ее Йойна работает в лагере военнопленных по снабжению, так она большой человек. Чего она к нам придет, мы же не доктора. Она только с докторами имеет дело. Слышите, Макар Евгеньевич, она очень большая у себя. Она дует от себя. А кто она такая? Клейнштытэлдыке… Она местечковая…
Макар Евгеньевич.
Да, есть такие люди. Как говорится у нас, у русских: «Не дай бог с хама пана».