«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Четверть века спустя на эту же тему рассуждает Н.Л. Бродский, автор фундаментальной биографии Пушкина: «Пушкин в разные моменты своей жизни по различным мотивам обращался к своему прадеду А.П. Ганнибалу. В 1827 году существенную роль, кажется, играли чисто личные причины. Не вплеталось ли в романтическую историю Ибрагима <…> что-то от интимного волнения поэта, в эти годы задумавшегося о брачной жизни…»306

Теперь вновь вернемся к аргументации В.Ходасевича, который одновременно с Н. Бродским попытался проникнуть во внутренний мир пушкинских героев и связать их с биографией автора. «Те главы, которые были написаны и сохранились до нас, – пишет Ходасевич, – содержат отражения подлинных событий пушкинской жизни, непосредственно предшествовавших писанию. Роман был задуман еще до этих событий, но не в том, как он задуман, а в том, как начал писаться, не в плане, а в разработке деталей заключены отголоски действительности. Будучи отчасти схож лицом со своим прадедом, Пушкин в романе заставил его самого сходствовать с правнуком в некоторых личных и житейских положениях»307.

Итак, сватовство к Софи Пушкиной («Это была хорошенькая двадцатилетняя девушка, очень кокетливая, ничем не замечательная», – рассказывает Ходасевич). О переписке Пушкина с В.П.Зубковым, женатым на ее сестре, о буквальных совпадениях в тексте писем и в тексте романа мы еще будем говорить. Сейчас уточним, что предложение Пушкина не было принято, и вскоре Софи Пушкина обвенчалась с неким Паниным («Крошка Пушкина вышла за малютку Панина», – сострил Зубков). «И так как Пушкин любил, маскируя действительность вымыслом, – продолжает дотошный Ходасевич, – оставлять маленькие приметы, по которым можно ее узнать, то молодого «стрелецкого сироту», пленившего сердце Ибрагимовой невесты, он назвал именем своего счастливого соперника: «стрелецкого сироту» зовут Валерианом, как и Панина, за которого только что вышла С. Пушкина»308. Вот и вытянулась ниточка, запрятанная Пушкиным.

Имя Валериан, достаточно в России редкое, могло иметь в романе, конечно, и иное происхождение. Вполне вероятно, что оно «родом» не из XIX-го, а из того, заветного, XVIII века.

Кровавое событие – государственный переворот на рубеже веков – занимало воображение Пушкина, особенно после смерти Александра I и последовавшего за ней 14 декабря. В Х главе «Онегина» вспоминается 1801 год и гвардейцы-семеновцы:

Потешный полк Петра-Титана,
Дружина старых усачей,
Предавших некогда тирана
Свирепой шайке палачей… (VI, 522)

И если Ибрагим был «капитан-лейтенантом бомбардирской роты Преображенского полка» – другого «потешного полка Петра-Титана», то в «свирепой шайке палачей» (убийц императора Павла), среди зачинщиков – офицер Валериан Зубов со своими братьями. «Дела давно минувших дней…»

Многие пушкинисты подчеркивали значение образа Валериана в сюжетном течении романа. Д.П. Якубович писал: «Главы V и VI «Арапа…» подготавливают почву к введению нового героя, соперника Ибрагима (быть может, долженствующего выступить в качестве спасителя героини) – Валериана. Сирота, стрелецкий сын, воспитывавшийся в доме у Ржевского, кажется, должен был функционировать в романе именно как представитель враждебной Петру – стрелецкой стихии. Сюжет уже осложнен тем, что отец этого «волчонка» во время стрелецкого бунта спас жизнь отцу Наташи»309.

Н.К.Пиксанов безапелляционно заявил, что «следует устранить ходячий предрассудок, будто героем этой неоконченной повести является Ганнибал. Нет, героем задуман Пушкиным сын мятежного стрельца, «волчонок», опасный для русского боярства»310.