Берег розовой чайки

Иероним Маркович Пастухов после похода в губу за селедкой да похорон Рындина стал чувствовать себя очень неважно. У него вдруг все заболело: руки, ноги, поясница, начало пошаливать и сердце. Жена поила его настоями трав, прикладывала к пояснице холщовый мешочек с песком, нагретым в печи. - Совсем, брат, ухайдакался, - говорил дед, целыми днями лежа на кровати за ситцевой занавеской в углу. - Не бережешься дак... Кто тебя в море-то посылал? Сидел бы уж дома. Меня не послушал, так теперь и стони, - незлобиво ворчала на него супруга. Не в пример мужу она не жаловалась на свои недуги. Сухая, тощая, сутулая от старости, но словно двужильная, она привычно управлялась по дому, сидела на лавке за прялкой или вязанием. Дед, однако, отлежался. Вскоре он покинул свой угол за занавеской и выбрался на улицу. Сначала посидел на лавочке у избы, потом перекочевал на рыбкооповское крыльцо, к такой же древней братии, как и он, послушать новости. А потом нежданно-негаданно наладился с двумя ведрами за водой, чему жена и удивилась и обрадовалась: таскать воду с окраины села ей порядком надоело. И если дед сходил за водой, то, значит, окреп и решил, что теперь можно наведаться и в правление колхоза: нет ли там каких-нибудь вестей. Ведь там и телефон, и почту из Мезени первым долгом доставляют туда. Придя в контору, Иероним заметил, что ряды правленцев поредели. Вместо пяти человек в бухгалтерии сидели трое: Митенев и две женщины-счетовода. Они втроем очень дружно и энергично щелкали на счетах - только треск стоял. Дед потоптался у двери, снял шапку и сел на свободный стул. - Что скажешь, Иероним Маркович? - спросил его Митенев, опустив очки со лба на нос. Он был близорук, но читал и писал без очков, что всегда удивляло Пастухова, который без очков читать не мог. - Да я так... Давненько вас не видал. Шибко дружно на счетах колотите. Сколько нынче на трудодень выйдет? Хотя бы предварительно. - О трудодне еще рано, - Митенев снова поднял на лоб очки и стал что-то заносить в книгу. Счетоводки переглянулись и захихикали: "О трудоднях, гли-ко, справляться пришел, труженик!" Дед не придал значения хихиканью: "Бабы есть бабы. Палец им с утра покажи - до вечера смеяться будут". Он поинтересовался: - Тихон Сафоныч у себя? - У себя, да занят. Просил не мешать, - не отрываясь от дела, ответил Митенев. - Вот что, Иероним Маркович. Вечером приходите с супругой на собрание. - Ладно. Я-то непременно приду. Супруга не любит собраний и всегда велит мне голосовать за двоих. О чем речь пойдет? - Об итогах летней путины. И еще один вопрос оборонного значения. Придешь - узнаешь. Дедко ушел, так и не поговорив с председателем. Впрочем, особенной нужды в таком разговоре не было. От нечего делать Иероним еще раз привернул к гостеприимному крыльцу магазина, приметив там среди "седунов" Ермолая. Тот недавно прибыл с морского берега вместе с лошадью. Иероним поздоровался и первым делом поинтересовался: - Куды мерина-то поставил? К себе али на колхозную конюшню? - На конюшню. - Так, ладно. - Иероним говорил с возчиком таким тоном, словно ему было дело до всего, в том числе и до тоньского мерина. - А сам-то дома ночуешь или у Матрены в приемышах? Ермолай был мужчина вдовый и одинокий. Досужие языки говорили, что он, несмотря на почтенный возраст, находится в довольно близких отношениях с засольщицей Матреной. Возчик поглядел на хитренько улыбающегося Иеронима косым взглядом, однако не подал вида, что такой вопрос задел его за живое. - Пошто у Матрены-то? В своей избе живу. Матрена у меня тоньска сударушка. В деревне есть другая... - Как тебя хватает на двоих-то? Обучил бы и меня этакому делу, - Иероним тихонько сел на ступенькую - Старики захохотали, и так как все были стары и много раз простужены, то почти все и закашлялись. - Тебе учиться несподручно. Пора на погосте место присматривать, отозвался Ермолай. Все замолчали, у всех грустные думы, лбы - в морщинках. Иероним перевел разговор на другое. - Сказывают, вечером собрание. И вопрос оборонный. Должно, секрет. Митенев мне шепнул. - Да какой тут секрет? Речь пойдет о том, чтобы помочь Красной Армии теплыми вещами. Зима скоро, армия-то миллионная! Всех обуть-одеть надо.