Берег розовой чайки

...Морская пехота получила приказ ночью выбить немцев с безымянной сопки и закрепиться на ней. Саперы подготовили проходы в проволочном заграждении и на минном поле, и к полуночи штурмовой отряд, созданный из бойцов разных подразделений, сосредоточился в траншеях. В отряд вошла часть бойцов отделения Хвата с пулеметным расчетом Родиона. Тьма. Немцы ничего не замечали. Отряд цепью поднимался вверх по склону. Родион запаленно дышал, валенки оскользались по наледи - недавно была оттепель. Ушиб колено, шепотом выругался и снова побежал - выше, выше... Пулемет стал тяжел. На лбу под каской - пот ручьями, застилает глаза. Родион на ходу вытер варежкой лицо. Ноги от напряжения дрожат, слабнут. Снова бросок. Опять залегли: взлетела немецкая ракета. "Замри, не шелохнись!" Никого будто нет, только снег да камни. Рядом тяжело дышал второй номер пулеметного расчета Васюков, боялся поднять голову, чтобы не обнаружить себя. Ракета погасла, и "камни" ожили, опять все побежали вперед. Сердце у Родиона билось сильными толчками. "Все выше, выше..." Схватил горсть снега - и в пересохший рот. Подали сигнал: "Изготовиться к бою!" Цепь выровнялась, оружие наготове. Егеря - рядом, в какой-нибудь полусотне метров чернеют щели амбразур, шапками вспучились бетонные верхушки дотов. "Гранатометчики, вперед!" - из цепи к дотам поползли фигуры в маскхалатах, почти одновременно метнули гранаты, тяжелые, противотанковые. Взрывы слились в сплошной гул. И сразу ожили доты, открыли кинжальный огонь, поливают из пулеметов отряд, залегший на склоне сопки. Минометы фашистов кладут перед линией укреплений мины часто и плотно: заградительный огонь. Головы не поднять, не пройти... Подполз Григорий, сказал: "Бей по амбразурам!" Родион приложился щекой к ложе пулемета, дал очередь. Фашистский пулемет замолчал, но ненадолго. Принялся строчить опять. Рядом разорвалась мина, заложило взрывной волной уши. Родион помотал головой, пошевелил руками, ногами, убедился, что не ранен, и снова нажал на спуск. Минометчики перенесли огонь прямо в ряды нашей пехоты. Кого-то ранило, застонал сдержанно, сквозь зубы, другой громко вскрикнул. К раненым пополз санинструктор. Родион сменил диск у пулемета. Подобраться скрытно к дотам и взять их с ходу не удалось. По высоте открыли огонь наши артиллеристы. Пулеметы егерей по-прежнему били спереди и с флангов. Гранаты не причинили им ущерба - амбразуры были обложены валунами. Камни раскидало взрывами, но смотровые щели остались целыми. Сигнал отхода - зеленая ракета. Родион прикрывал отступление огнем. Совсем близко грохнул взрыв, пулемет отбросило в сторону. Он протянул руку, пытался найти его, но не нашел и почувствовал, что теряет сознание... Васюков подобрал поврежденный пулемет, взвалил себе на спину Родиона и стал отползать, волоча "Дегтярева" за ремень. Второму номеру было тяжело, очень хотелось оставить пулемет, который мешал ползти, но бросать оружие нельзя, и он полз, изнемогая под тяжестью тела товарища. Хват, заметив отсутствие Родиона, пополз обратно, искать его. Минут через пять наткнутся на Васюкова с его ношей и пог ему, перевалив Родиона на себя. Он быстро полз, еще не зная, жив его товарищ или мертв... Родиона тяжело ранило осколками, и он потерял много крови. Очнулся уже по пути в госпиталь. После нескольких безуспешных попыток взять высоту рота морской пехоты, потрепанная, обезлюдевшая, была отведена в тыл. 2 Нежданно-негаданно на имя Феклы Осиповны Зюзиной пришло письмо. Фекла чрезвычайно удивилась - никогда не получала писем, не от кого их было ждать. На всем белом свете не было у нее никого родных, а круг знакомых ограничен Ундой. Но вот почтальонша вручила ей конверт с крупно написанным обратным адресом. Письмо было от Меланьи Ряхиной из Архангельска. "С чего бы это моя бывшая хозяйка вспомнила обо мне?" - подумала Фекла, разбирая по складам небрежный и торопливый почерк. Меланья сообщала, что Вавила Дмитрич освободился уже давненько из мест отдаленных, приехал в Архангельск и поступил на службу в речное пароходство. Венедикт, мобилизованный в начале войны, служит на Северном флоте на Мурмане. Живут супруги Ряхины дружно, хотя по военному времени и трудновато. Меланья вспоминала добрым словом Феклу, честную и трудолюбивую девушку, и просила сообщить, как живут односельчане, какие произошли изменения в деревне. Где находится Обросим с женой и есть ли от него какие-нибудь вести? Как сложилась судьба Дорофея, Анисима, Родьки Мальгина и других рыбаков. Многие, верно, ушли воевать с немцами, в деревне теперь пусто, голодно? Словом, Меланья просила написать "решительно обо всем", потому что они с мужем очень соскучились по землякам, которые, наверное, их теперь уж и забыли. В конце письма Меланья, видимо из вежливости, приглашала Феклу в гости, если представится возможность. Фекла положила письмо и задумалась. Ей было приятно, что Меланья вспомнила о ней. Одного Фекла не знала: написать в Унду надоумил жену Вавила, который очень тосковал по родным местам. Сам он писать не хотел по многим причинам. Фекла ответила Ряхиной, сообщила, что знала об односельчанах, кроме Обросима Чухина. Тот со своей женой как в воду канул. Никто не знал, где он и что с ним. В конце письма Фекла передавала привет Вавиле, с грустью вспомнив, как он к ней по-доброму относился и даже приходил однажды под хмельком "подсватываться". В письме она об этом, разумеется, умолчала. Кто только к ней не сватался! Однако Фекла не могла и не хотела выходить замуж за нелюбимого и была свободна в своем выборе. Ни родительская воля, ни деревенские традиции и условности, ни родственные связи и корыстные расчеты не властны были над ней. Фекла припоминала, как в былые времена Обросим предлагал ей в мужья своего двоюродного племянника, не очень удачливого в жизни и тогда неприметного парня Митьку Котовцева. После отказа Феклы он вскоре женился на одной из дочерей Николая Тимонина, стал звеньевым на рыбном промысле, самостоятельным хозяином и отцом двух детей. Однако Дмитрий Котовцев не забыл Феклу. Когда обида у него со временем прошла, он стал опять добиваться ее расположения, будучи уже семьянином. Во время мобилизации Котовцев находился в море на промыслах и как некоторые другие члены судовых команд получил отсрочку. А осенью оставшимся дома рыбакам дали бронь, чтобы совсем не оголять промыслы в рыболовецких колхозах, и Дмитрий остался в селе. Однажды он пришел к ней с каким-то поручением от председателя колхоза и задержался у нее, воспользовавшись гостеприимством хозяйки, предложившей ему чашку чаю. Они сидели за самоваром друг против друга - степенный, взматеревший мужик с рыжеватой шкиперской бородой и светлыми водянистыми глазами и Фекла, по-прежнему опрятная и привлекательная, с тугим узлом волос на затылке, большеглазая и чуть грустная. Котовцев первый завел разговор. - Почему же вы тогда, Фекла Осиповна, не приняли моего свата Обросима? Он ведь приходил к вам. Фекла, будто очнувшись от дремоты, повела глазами по сторонам. - Приходил сват. Ножки с подходом, руки с подносом, голова с поклоном, язык с приговором... Помню - шуба на нем была, сукном крытая... катанки расписные... - И вы ему отказали! А ведь я любил вас, Фекла Осиповна. Всю жизнь вы мне поломали... - Вот как! Даже поломала? - Пришлось жениться не по любви, а жить по привычке... - Привычка - тоже серьезное дело. Хотя, по правде сказать, любовь должна быть обоюдной, - Фекла аккуратно расколола щипцами кусочек сахару, подержала белую рафинадную кроху в маленьких алых, согретых чаем губах. - Вы хотите сказать, что ко мне у вас не было никакого чувства? - Не было, Митя. Хоть и говорят: "Стерпится - слюбится", а все это неправда. Этим люди сами себя успокаивают, оправдывают поломанную, исковерканную жизнь... - Может, и верно. Но что делать человеку, если он любит? Ведь он в этом не виноват! Выходит, всю жизнь ему страдать? Фекла с досадой махнула рукой: - - Красивые слова! Дмитрий долго молчал. - И как же вы теперь? - глаза его стали недобрыми. - Выходит, летала птичка высоко, а села недалеко? Фекла ответила тоже присловьем: - Была бы изба - сверчки будут. - Годы-то идут. Время и стены в избе подтачивает. - Годы идут, верно. И про стены верно. Да что делать? У всякого своя судьба. Разговор Фекле не понравился. Теперь, после смерти любимого, он казался вовсе неуместным и даже кощунственным. Она сухо выпроводила гостя. - Тоскливо ведь одной-то жить, без хозяина, - полунамеком заметил он на прощанье. - Всяк петух на своем пепелище хозяин. После этого Котовцев, видимо, затеял нехорошую игру - стал искать с ней встреч. Увидя Феклу на улице, без стеснения подходил к ней, старался вызвать на разговор, грубовато шутил. Однажды опять явился к ней в избу с бутылкой водки, которую добыл бог весть где в это трудное время, когда все было по карточкам и талонам. Фекла не приняла его и выгнала с бутылкой. - Не приходи больше. Видеть не хочу! Что люди скажут? Ведь жена у тебя, двое детишек малых. Борода у тя с ворота, а ум с прикалиток! Дмитрий затаил зло. "Что за народ! - с неудовольствием думала Фекла. - Война идет, на фронте кровь льется, а им, мужикам, все любовь нужна. Окопался в тылу-то, с жиру бесится! Нисколько стыда нет".