– Но спустя четыре года приключилось несчастье: сынок их пропал бесследно. Грешным делом, сначала на цыган подумали. Их табор стоял неподалеку. Пришли туда с обыском, все кибитки переворошили, но безрезультатно. В общем, искали его всем селом потом еще три недели, да так и не нашли. Василиса не выдержала такого горя, заболела тяжело и через два месяца померла. Николай в это время был в звоннице и как услышал дурную весть, домой не пошел, а спустился прямиком в подвал под церковью. Заперся на засов и целую неделю не выходил оттуда. Многие ходили к нему, пытались его образумить, чтобы он вышел, но он лишь просил, чтобы его оставили в покое. Так жену без него и схоронили. А когда он наконец вылез из подвала, то так сильно переменился, что узнать его было трудно. Он совсем отощал (оно и понятно, на одной воде ведь сидел), кожа от тоски да от сумрака вся выцвела, как бумага. Только борода выделялась на лице черным пятном. Но очевидцы говорили, что больше всего изменилось выражение его глаз. Они как будто стали пустыми и грустными-прегрустными. Пошел он к своему дому, прижимая к груди какую-то церковную книгу, и ни на чьи расспросы не отвечал. Его трогать не стали, видят – не в себе человек. А на следующее утро соседи проходили мимо, смотрят: дверь открыта. Заглянули внутрь, а самого Николая и след простыл.
– Как простыл? – переспросил Ваня.
– А вот так. Ушел из дома и больше никогда не возвращался.
– А вещи он какие-нибудь с собой взял? – совершенно забыв про остывший чай с куском размякшего сухаря на дне, спросил Саша.
– Может и взял что-то. Никто ведь опись вещей не проводил. Одно известно точно, что он забрал ту книгу из церковного подвала.
– А его искали? – не придал значения последней бабушкиной фразе Миша.
– Нет, он же не ребенок. И потом, он ведь не пропал, а ушел по собственному желанию. Людям сначала даже полегче стало, уж больно он тяжелое впечатление произвел. Решили, что оно и к лучшему, может, он на другом месте себе новое счастье найдет.
Бабушка откусила, размоченную в чашке, баранку и продолжила:
– Да только с уходом Николая беды в селе не закончились. Спустя пару месяцев снова пропал ребенок. Пошел с товарищами в лес за грибами и не вернулся. Искали, искали – опять не нашли. Тогда люди переполошились, детей на улицу одних перестали отпускать, сами в темное время суток старались без надобности из дома не выходить.
Бабушка глубоко вздохнула и встала нажать кнопку на электрическом самоваре. Мальчики сидели притаившись, боясь слово сказать, и ожидали, когда она продолжит. Злата Федоровна неторопливо взяла из вазочки лимонную дольку, обмакнула ее в кружку, чтобы верхние крупицы сахара растаяли, и стала медленно жевать мармелад.
– А что было потом? – первым не выдержал Миша.
Бабушка будто очнулась ото сна, обвела удивленным взором ребят, словно не понимая, чего они от нее еще хотят, но все же продолжила:
– А потом один из жителей, кузнец Степан, рассказал, как вечером возвращался из соседней деревни и вдруг услышал в лесу детский голос. Как будто плакал ребенок и звал на помощь. Он, недолго думая, побежал на зов. Сначала ему казалось, что ребенок плакал совсем близко от дороги, но вот в чем странность, Степан уходил в глубь леса все дальше и дальше, а голос был как будто на том же отдалении от него. Испугался он не на шутку и что есть сил побежал в обратную сторону. А когда добрался до села и поведал эту историю, то одна бабка сказала: «Это Николай был, не иначе. Он голосом ребенка людей к себе в чащу заманивает, хочет за своего сына поквитаться». Бабке, конечно, не поверили, сказали, что совсем из ума выжила, старая. Да и Степану-то тогда тоже не очень поверили – пил он много, вот его мозг-то и подводил.
Мальчики переглянулись и поежились от таких слов. «Хорошо, что сейчас лето и темнеет поздно», – пронеслось в голове у Максима. Его дача находилась дальше Ваниной, а это означало, что домой ему придется возвращаться в одиночку. О том, что они договорились ночью прийти к шалашу для встречи с Костей, лучше было и не вспоминать.
– Ведь не хотела же говорить, – сказала бабушка, увидев испуганные лица внуков. – Давайте-ка о чем-нибудь другом поговорим.
– Не, ба, нам не страшно, – на бледном Сашином лице появилось слабое подобие улыбки. – Расскажи еще, пожалуйста.
– Нет, хватит с вас страшилок на ночь. Вон на Ване уже лица нет. Что я потом его маме скажу, когда она спросит, почему ребенок из гостей пришел такой испуганный?
– Правда, Злата Федоровна, я не боюсь, – выдавил из себя Ваня. Фраза прозвучала бы более убедительно, если бы при этом он не стукнул пару раз зубами.
Миша чуть не прыснул, глядя на его испуганную физиономию, но вовремя сдержался. В бабушкиной истории ничего забавного не было и в помине.
И все же Злата Федоровна, по одной ей известной причине, решила продолжить.