Берег Стикса

Несколько месяцев она, когда её астральный наставник напоминал ей, ставила заслоны на пути тварей из ада. После обряда Римма звонила Антону, который был, похоже, Ларисиным приятелем, и просила его при первой возможности справиться о самочувствии его знакомой. Антон сообщал утешительные новости. С Ларисой всё было хорошо. До самого последнего дня.

Наставник пришёл к Римме во сне. Была полнолунная ночь.

— Я снова хочу говорить о девушке по имени Лариса, — сказал он из белого свечения.

— Что-то случилось? — спросила Римма встревожено, потому что уже обо всём догадалась.

— Демон сломал щит, — молвил наставник. — Он может вот-вот завладеть её душой. Ты должна принять меры.

— Я должна, — прошептала Римма истово.

— Зло должно быть уничтожено, — голос наставника раздался в её голове колокольным звоном.

— Зло будет уничтожено, — прошептала Римма, как клятву.

Проснулась она совершенно умиротворённой. Она знала, что делать.

Ларису разбудило солнце, бьющее прямо в лицо.

Она несколько минут лежала в постели, не открывая глаз, нежась, наблюдая за плавающими под опущенными веками цветными пятнами и рассыпающимися искрами, потом потянулась и села.

С постели в окно было видно только небо, такое ослепительно голубое, такое хрустально ясное, какое бывает только на излёте зимы, когда весна ещё не идёт, а лишь предчувствуется. Лучшая зима — это март, подумала Лариса. Ещё свежо, но уже светло.

Она с удовольствием поднялась с кровати. Во всём её теле была звенящая лёгкость, легки и прозрачны были и мысли, даже вечные оппоненты внутри Ларисиной души временно примирились и наслаждались безмятежным покоем. Лариса нежно взглянула на кресло, развёрнутое к кровати. Ты развернул его? Или я? Не вспомнить…

Что это было? Если сон — то чудесный, замечательный сон. Если это и вправду приходил твой дух, наяву — у-у, это ещё лучше, чем любой сон. Что бы это ни значило — что ты скучаешь по мне, что зовёшь к себе, что пытаешься сквозь несокрушимый барьер смерти докричаться и сообщить, что всё ещё любишь меня — всё равно, всё равно прекрасно.

Всё, что связано с тобой — всё, всё прекрасно!

Лариса напевала, готовя завтрак. Боль, тоска, тяжёлая память — всё ушло из души. Надо было воспользоваться мгновением блаженнейшего отдыха.

Лариса пила кофе, когда зазвонил телефон.

Лариса сняла трубку и услышала голос Антона. Ох уж эти школьные товарищи…

— Алло, Лар, привет, как ты?

— Лучше всех, — промурлыкала Лариса. — Чудесно и замечательно, замечательно и чудесно. А ты?

— Лар, ты очень занята?

— О, очень. Я предаюсь грёзам и мечтам. А что?

— Лар… — Антон замялся. — Можно напроситься кофейку попить? А? Или нет?

О, мой застенчивый герой. С тех пор, как — лет уже пять или шесть назад — Лариса выяснила с ним отношения, едва избежав рукоприкладства, Антон не пытался напрашиваться на кофеёк сам. Что это с ним?

— Ты извини… надо поговорить…

— Конечно, — а почему это мне отказываться? Мне тоже хочется поговорить. О Вороне. А ты уж точно не сочтёшь, что я сошла с ума. Ты же веришь в потустороннюю ахинею. — Только приходи пораньше. Прямо сейчас приходи. Я вечером работаю.

— Хорошо, пока, — сказал Антон ожившим голосом и повесил трубку.

Лариса подмигнула собственному отражению в зеркале. Ей было весело.

Антон зашёл минут через двадцать — примерно столько времени и требовалось, чтобы дойти от дома Антона до дома Ларисы. Школа, где в своё время они оба учились, находилась примерно посередине.

Лариса открыла дверь. Усмехнулась, посторонилась, пропуская Антона в квартиру.

До чего же он всё-таки был забавен! Тошечка-астролог. Вероятно, его ухоженные волнистые волосы и аккуратная бородка вместе с приподнятыми бровями и правильными, даже слишком правильными чертами подчёркнуто одухотворённого лица и напоминали кому-то с извращённой фантазией Христа в молодости, но Ларисе, далёкой от подобного богохульства, Антон напоминал печального спаниеля. Под длинным светлым пальто Антон носил какую-то хламиду золотисто-коричневого цвета, из-под которой торчали бархатные брюки. Китайские деревянные чётки болтались на его костлявом запястье, а от одежды сильно пахло сандалом.

Прелесть, что за мальчик, думала Лариса, глядя, как Антон снимает надраенные ботинки и ищет глазами отсутствующие тапочки. А вот и пойдёшь по моему пыльному полу в своих чистых носках. Потому что постесняешься спросить. А я тебя не понимаю. Вот такушки.

И он действительно пошёл в носках. Уселся на табуретку и поджал ноги, явно думая, что Лариса этого не замечает. Лариса насыпала свежемолотого кофе в турку.

— Ты очень хорошо выглядишь, — мрачно сказал Антон, глядя на старый плакат, прикреплённый булавками к обоям: с него юный Ворон в шипастой и кожаной рокерской сбруе улыбался, обнимая гитару. На шее — стальной скарабей на широкой цепочке. Его команда звалась «Жук в муравейнике».

— Ты мне или Ворону? — спросила Лариса, дожидаясь, пока кофе дойдёт.

— Конечно, тебе. Знаешь, я жутко рад, что ты выбираешься из депрессии. И что снова улыбаешься. Это очень хорошо, потому что при существующем положении вещей силы тебе понадобятся.