Берег Стикса

– Не знать-то они и верно не знают, зато те, кому их дорога грозит наглою и грязною смертью, чуют. Душенька-то, как бабочка, бьется о плоть, как о стенку, желает на волю – и не может. И что, скажи, тому живому остается? Лезть в петлю? Так то ж не освободит душу, скорей напротив – напялит на нее новые цепи, потяжелей прежних…

– Так эта твоя пани что, больная? СПИД или что-то в этом роде?

– Она спала, это верно. Я ушел по снам, но так то ж и положено делать. А больная или нет – так это как ты на то посмотришь. Я ж не доктор. Я ж только чую – жить на свете ей стало тошно. Душа рвется к новому кругу, устала, стерлась. А смертному телу так от того больно, что пани может не сдержаться и зробить кепсьтво…

– Как-как?

– Как? А, сделать глупость. Вот, значит, и я…

– Ага, понятно. И что ж, это так у вампиров заведено? Вроде скорой помощи тем, кто может нарваться?

– Да. Старые Хозяева то называют «линия крови». Или «линия рока» – вроде как смертному существу на роду написана смерть в самое близкое время. И какая выйдет смерть, про то ведомо только смерти самой да господу богу на небеси.

– А, вот ты о чем… То есть, ты хочешь сказать, что если обреченный тебя позовет, а ты услышишь, то ты легко его отпустишь, да? А если не дозовется, то смерть будет грязной, да? Страшной, там, тяжелой?

Станислав кивнул.

– И ты поэтому говорил вчера, что в городе пахнет грязной смертью, да? Вампиры не успевают повсюду, куда их зовут, вроде бы их слишком мало для большого города… И поэтому случаются всякие страшные вещи – большие аварии, там, серийные убийства… Кому положено – тот все равно нарвется. Правильно?

Станислав снова кивнул.

– С ума сойти. То есть, вы… вы же совсем, получается, не то, что о вас рассказывают?! Да?

– Та отчего ж не то? Очень то. А если в тех историях, какие ты сейчас вспоминаешь, мы выглядим вроде дьяволов, так это оттого, что больно уж смертные боятся смерти. Не доверяют они миру и богу тоже не доверяют – да и где им доверять, если им обещают после смерти ад не одну сотню лет кряду… Да и то, не все там неправда. Ты ж, верно, слышал, сказать к примеру, что вампир к живому не ходит без зову? И коли нет в доме того человека, который очень желает, чтоб нежить полуночная его посетила, так вампир и во сне не переступит порога…

– Да, говорят. Только я как-то не так понял. Я думал, что зовут уже после второго раза…

– Какого «второго»? А первый-то как же? И что я тебе еще скажу, Ромек – что это за игры бог весть во что – второй раз или третий? То дурно и недостойно. Ты ж пришел забрать жизнь, выпить силу, а душу отпустить на волю, так и скажи, к чему тебе ее больше-то мучить? То ж все равно, что на охоте дурной выстрел – тебе есть надо, это верно, но божье-то созданье в чем виновато?

– Да, это круто. То есть, я имел в виду, это правильно, наверное… Только ты знаешь, я почему-то не слышу зова. И даже никогда раньше не слышал. Что же мне делать?

– Что делать. Пойдем-ка побродим.

Станислав легко встал и потянул Романа за руку. И Роман, растаяв от прикосновения вампира, с неожиданным спокойствием вошел за ним в тень, как в темную воду, расступившуюся и сомкнувшуюся снова. Было мгновенное чувство полета, а потом они вышли из темноты на освещенную фонарями весеннюю улицу. Стоял теплый пасмур, моросил дождь, тучи висели низко, ночь была мягкая и влажная, словно поцелуй.

И наполненная ощущением жизни. Роману показалось, что он слышит, как, шурша, растет трава и как раскрываются почки. Мокрый ветер пах далекими лесами. Мир набухал, будто бутон, готовый лопнуть и раскрыться цветком – и живое тепло текло потоками, молочно парными, нежными, отовсюду…

Роман улыбался пьяной бессмысленной улыбкой, которую было не согнать с лица. Весна несла его, как река, и он плыл в этом течении, чувствуя себя легким, как соломинка и необыкновенно свободным.

Ему понадобилось немало времени, чтобы опомниться.

– Что это, Стаська? – спросил он, когда экстаз чуть-чуть улегся. – Это ты делаешь, признавайся?

– Ну что ты говоришь, Ромек! Как же я могу – то ж божий мир и деяния тоже божьи. А просто это выход. Сон мира и один из многих. Ты ж раньше по снам не ходил, от тебе и дивно…

– Я тебя люблю, Стаська…

– От добре. Люби. То наше с тобою дело, Ромек – любить мир, жизнь, смерть, другие души… Что и случится грязным – мы очистим и отпустим. А любовь – та же сила, без нее нет Инобытия.

Женщина возникла вдалеке, в золотом сиянии фонарей, в мареве дождя, как-то неожиданно и ниоткуда. Она шла навстречу – и Станислав чуть ускорил шаги.

– Кто это? – спросил Роман, тоже невольно начиная торопиться.

– Тот, кто позвал. Иди.

У Романа упало сердце. Он пошел, не чуя ног, как на свидание, в странном, мерцающем, текучем пространстве, вдруг вспомнив свою первую встречу с Анной – было так же горько-сладко, больно и желанно, истомно и пропитано каким-то невозможным медленным нежным ужасом…