Берег тысячи зеркал (СИ)

— Моряки пробыли у нас примерно месяц. А когда уехали, две девушки из деревни утопились в море. Никто не знал, что произошло. Никто не мог понять, почему две выпускницы, которым едва исполнилось девятнадцать, девушки из благополучных семей, поступили подобным образом. Их родные молчали еще год, а потом корабли приплыли снова. И вот тогда открылась правда. Отец одной из них, застрелил молодого американского моряка из наградного ружья. Выяснилось, что правду скрывали из-за стыда, сынок. И девушки, решились на такой ужасный поступок тоже из стыда. Ведь спутались с американцами, которые просто воспользовались ими, забавы ради. Позор и страх перед насмешками заставил их пойти на такой ужасный шаг. Белая женщина боится не этого. Она боится греха, сынок. Боится не общества вокруг, а саму себя, и стыд ее не гнетет так, как наших женщин. Ее точит страх. Вся христианская религия построена на страхе совершить грех. Я же стала христианкой из страха перед стыдом. Вот, в чем разница. И если она ушла, и не объяснила причин, значит, она знает, как и где поступила неправильно, Сан. И ушла она из-за настоящего, внутреннего, страха. А он сильнее стыда.

Крестик на груди сразу становится грузом на шее. Я достаю его, а повернув в руке, снова рассматриваю россыпь камней. Может причина действительно не в том, что я летчик, или она замужем. Может все совершенно иначе. Но Вера не оставила мне и шанса спросить.

Это я и повторяю вслух, смотря на украшение:

— Она не дала шанса даже поговорить, — грубым шепотом заканчиваю, а в попытке скрыть эмоции, возвращаю крестик на место.

Я надел его, потому что не смог выпустить из рук, и боялся потерять. Я оказался вором и тут. Украл то, что, возможно, не смогло спасти другого мужчину. Выходит, спасло меня?

Имо молча обдумывает услышанное, все время смотря на место на груди, где я спрятал крестик. Внезапно, она произносит:

— Этот предмет был с тобой на борту? Это ее украшение?

Я вскидываю взгляд и отвечаю кивком. Имо задумчиво продолжает:

— Россыпь красных камней на золоте. Очень мощный оберег, Чжи Сан. Ты знаешь, что красный значит в буддизме?

— Крестик явно католический. Он христианский, — отмахиваюсь, ведь никогда не верил в суеверия, не смотря на то, что мой народ маниакально суеверный.

— Красный цвет это символ жизни и процветания, глупый ребенок. Он отпугивает демонов и злые силы. Оберегает всех духов рода. Эта вещь… — Имо прищуривается. — Она спасла тебя. Не сомневайся.

— Очень сомневаюсь.

— Но ты его надел.

— Всего лишь, чтобы Ханна не нашла, или я его не потерял, — убедительно лгу, и не могу прекратить вести себя, как подросток. Это злит, потому встретив взгляд напротив, тихо и грубо признаю: — Да, я надел его намеренно. Мне так легче. Не знаю почему. Не спрашивайте. Это иррационально и глупо. Я едва знаю ее, но не могу обуздать чувства.

— Ты был с этой женщиной. Это очевидно.

Сжимаю палочки в руке крепче, а стыд возвращается. Ну, что за прямолинейность? Проклятье. И ведь не соврать. Раскусит в два счета.

— Да, — уверенно отвечаю, и добавляю. — И это бестактно, омони.

— Ужасно, нагло и бестактно. Ты прав, Сан. Но как мне еще донести до тебя простую истину — ты все равно захочешь семьи, рано или поздно. Захочешь таких же эмоций снова. Это естественно. Каждый человек, неважно какой он расы, или религии, боится одного. Знаешь чего, мой мальчик?

Жуя ненавистную баранину, которая стоит целое состояние, опять ожидаю продолжения слов Имо, наливая в наши пиала спиртное.

— Умирать в одиночестве. Жить в одиночестве. Ждать конца наедине с собой, сколько бы человеку не осталось. Люди всю жизнь стремятся найти пару, чтобы не ощущать страха.

— Я обучен его не чувствовать, — парирую.

— А Ханна? Она обучена не чувствовать страх за отца? За несчастного отца? — Имо выдерживает паузу, и заканчивает: — Ты запутался, сынок. Запутался, в том, что и кому должен. Запомни, в первую очередь, человек должен себе. Иначе это намеренный эгоцентризм, и стремление показной жертвенности. Такие люди глубоко несчастны. Да, они чисты в своих порывах помочь. Возможно. Но так ли искренна эта помощь, и не честолюбие ли ее причина? Это не жертвенность, Кан Чжи Сан. Жертвует тот, у кого нет выбора, чтобы поступить иначе. У тебя он есть. Как бы та женщина не поступила, она крепко поселилась в твоем сердце. И не из жалости, или банальной похоти ты ее туда впустил. Она так глубоко проникла в твои мысли, что сегодня я впервые увидела перед собой не зрелого мужчину и военного, а того самого мальчика, который, однажды зимней ночью, прибежал ко мне за помощью. Он был весь в крови, бледный и со стеклянным взглядом. Был холоден и напуган до смерти. Он чувствовал страх. И сегодня этот мальчик вернулся опять. Вот только теперь причина его возвращения в другом. И мне она не нравится. Замужняя белая женщина… Она тебе не пара, Чжи Сан. Жаль, но это правда.