Берег тысячи зеркал (СИ)

— Не станет, милая. Есть вещи, которые человек должен сделать, даже боясь осуждения, стыда и боли. Это долг, Ханна. Долг, который я обязан вернуть, милая. Но тебе не обязательно ходить со мной. Ты точно не хочешь подождать в гостинице? — открываю дверцы арендованного автомобиля.

Ханна садится в салон и кивает. Опустив вещи в багажник, занимаю место водителя, а дочка убедительно отвечает:

— Для тебя это важно. Я не хочу оставлять тебя одного. Это неправильно. К тому же, это я напросилась с тобой. Значит, и ответственность нести надо.

— Порой ты говоришь, как Имо, — бормочу и выруливаю из стоянки аэропорта.

Поскольку в Италии я впервые, приходится действовать интуитивно. Чтобы добраться из Милана до Тосканы, мы с Ханной проводим в пути не меньше четырех часов. Все это время, дочь снимает видео блог, оживленно рассказывая о том, куда попала. Ей интересно, хотя я не вижу в подобном ничего полезного. Имо ворчит без конца, и я, кажется, начинаю ее понимать. Столько времени уделять девайсу чревато.

Однако же спустя двадцать минут, именно он помогает не опростоволоситься.

— Аппа, только не говори, что мы заблудились.

— Нет, милая, — я поджимаю губы, и сверяю данные навигатора с картой.

Мы встали на обочине дороги между виноградников. И если быть честным, я вообще не представляю, где мы. Но дочери об этом лучше не знать.

— Аппа, ты же военный. Ты серьезно? — Ханна округляет глаза, и качая головой, что-то быстро стенографирует в сотовом.

Пока я пытаюсь сохранять спокойствие, ее телефон издает писк, и Ханна высокопарно произносит:

— Мы в десяти милях от Тосканы. Ты свернул на дорогу, которая ведет в Монтэ-Пуль-чьяно… Очень трудно произнести.

— Откуда ты узнала? — я хмурюсь, действительно замечая на карте поворот, в который не свернул.

— Томаш ответил, — спокойно бросает, а я покрываюсь коркой льда.

— Какой Томаш? — тихо и на низких тонах спрашиваю, а Ханна виновато прячет взгляд. — Ханна, я жду ответ.

Ей тринадцать, и вот, что значит, когда родной отец не понимает и не контролирует, в каких таких сетях обитает профиль его дочери.

А пора бы озаботиться.

— Ханна?

— Это мальчик, который подписан на меня. Я просто спросила в комментариях под своим последним видео, где мы находимся.

— И Томаш…

— Просто зритель на моем канале "тикток", — Ханна аккуратно отвечает, а я замечаю, что перегнул слегка палку.

— Прости, милая. Просто, я хочу быть уверенным, что ты в безопасности.

Завожу авто, а Ханна шепчет:

— Это так приятно, оказывается.

Я округляю глаза, и даже немного притормаживаю. Искоса смотрю на Ханну, а она не поднимает головы от проклятого телефона и говорит:

— Это так круто, когда тебя вот так ругают. Оказывается, я очень хотела, чтобы ты, наконец, меня отругал за что-то, аппа.

В немом шоке, я поворачиваюсь к дороге, не в силах подавить комок в горле. Каким таким образом, я дожился до того, что мой ребенок радуется, когда ее ругают?

— Ханна, то, что ты говоришь ужасно. Ты не должна радоваться тому, что тебя ругают. Это неправильно.

— Но это значит, что ты здесь, — она перебивает меня шепотом, а я торопею. Кажется, и волосы на макушке встают дыбом. — Ты спрашивал, почему я так упорно, снова и снова, разбивала стекла, зеркала и складывала из них мозаику.

Ханна умолкает, а я боюсь даже пошевелиться.

— Все потому что, каждый раз ты ругал меня. Мозаика была единственной причиной, из-за которой ты всегда волновался обо мне явно. Ты мог даже крикнуть, и хмуриться весь день. Это не пугало. Сперва, конечно… Конечно, я действительно обижалась, но когда уходила к себе в комнату, улыбалась. Потому что папа меня ругает, и папа дома. Я хотела, чтобы зеркал стало еще больше, чтобы я не останавливаясь, заставляла тебя волноваться, и ругать меня. Думала тогда ты больше не уедешь никуда. Увидишь, что я не слушаюсь, и останешься дома. Так… я поступала. Мне стыдно, папа. Прости.

Ее взгляд тускнеет, а мои глаза застилает серая пелена. Это слезы. Я уверен в том, что это они, ведь глаза нещадно пекут. Я пытаюсь сдержать их, чтобы не расстроить дочь. Она не должна видеть, как отец проявляет слабость. Я никогда этого ей не показывал, и не собираюсь. Однако, что же поделать, если ее слова разбивают меня? Столько лет, мне приходилось выбирать между тем, что должен, и тем, что хочу.

Между жизнью и смертью.

Теперь я понимаю ценность того, что создал вокруг себя. Она оказывается заложена в словах дочери, как в настоящем откровении. Я знаю, что ей трудно говорить об этом. Слишком трудно, но она решается это сделать, чтобы стать ближе.

Между нами всегда оставалась пропасть из расстояния и времени. Наши отношения нельзя назвать близкими. Да, я люблю ее безгранично, но этого мало.

Мало просто любить детей, давать им достаток и думать о будущем. Их надо слышать.

А я не мог, потому что был всегда занят, всегда далеко… Но сейчас все стало иначе. Все изменилось с появлением Веры. Оказывается, я страстно хочу быть эгоистом. Ведь только став им, я вот так просто беру свою дочь за руку, и тихо шепчу, то, что теперь действительно могу выполнить: