Берег тысячи зеркал (СИ)

И как поступить? Не знаю, но делаю то, чему противится совесть. Беру открытку, а прочитав содержимое, замираю всем телом.

Это мои извинения за несдержанность, Вера. Я не хотел начинать наше знакомство вот так. Это неправильно. Уверен, я тебя испугал своим поступком. Прости. Сан.

Я ожидала прочитать все, что угодно, но не это. Думала, там будет, какая-то слащавая банальщина, или благодарность. Однако никак не могла предположить, что он извинится за поцелуй. Как можно просить прощение у той, кто сама повисла, как последняя дура на его шее? Женя прав, мне трудно понять подобное. Сейчас вдвойне труднее, ведь выходит, что я обманула мужчину, который отнесся ко мне искренне.

Прикоснувшись к одному из цветков, я складываю открытку, и кладу ее рядом с букетом. Боюсь, не удастся избежать нашей встречи. Теперь не выйдет бегать от него, я ему должна. По крайней мере, задолжала такие же извинения из-за собственной лжи, и безвольности. Вот, наверное, и она — черта, после которой предательство обретает силу.

В какой-то глупой уверенности, что мы встретимся вновь, проходит еще два дня. Я не стала бы искать Сана, ведь трусиха. Была бы смелой, нашла бы сразу, чтобы поговорить, и остановить мужчину. Нельзя давать ложные надежды человеку, который уверен, что они могут оправдаться. Я ведь не наивная девочка, и понимала, еще с нашей первой встречи, что значит его взгляд. Однако, не могла поверить, что сумела понравиться ему за пару недель настолько. Да и сам Сан вел себя крайне странно, постоянно наблюдая за мной, где бы мы не встречались. Но не пересекая черту…

Как назло в последующие два дня, я не увидела его ни разу. Сам мужчина, кажется, не ищет новой встречи. В любом случае именно так я думаю, нервно перебирая стилусом между пальцев, пока наношу на карту новые точки.

Работа не двигается с самого утра. Женя и Вадим Геннадьевич снова уехали на допрос, а половину педагогического коллектива штормит от новостей об убийстве Поля. Пугает собственная хладнокровность в данном вопросе. Настолько, что становится даже не по себе. Хотя я видела Поля несколько раз, его убийство оставило отпечаток. Я боюсь вызова на допрос, опасаясь, что тогда придется рассказать подробности произошедшего. Тогда всем станет известно о Сане, а он не просто так играет роль обычного телохранителя.

— Мадмуазель Преображенская?

Я едва не подпрыгиваю, когда в кабинет входит секретарь ректора. Женевьева явно испугана, лицо девушки бледное, а от взгляда фонит страхом.

— Да? — киваю, отставив стилус.

— Простите, что беспокою, но вас хочет видеть ректор. Немедленно.

Только этого не хватало.

Поднимаясь, я поправлю платье, и нервно улыбаюсь девушке, отвечая:

— Конечно, Женевьева.

Примерно десять минут мы следуем по коридорам центрального корпуса, пока не оказываемся на этаже ректората. Здесь тихо и пустынно настолько, что эхо собственных шагов играет злую шутку с воображением. Что если отец Поля догадался, что убийство сына связано с островом? Как действовать тогда?

Однако все вопросы отпадают, как только я оказываюсь в его кабинете. Что может спросить человек, явно намекающий взглядом, что ему все известно?

— Добрый день, мисье, — коротко здороваясь, останавливаюсь в центре огромного помещения, больше похожего на читальный зал библиотеки.

Со всех сторон окружают высокие стеллажи с книгами, статуи из бронзы, и картины, которым вероятно не одна сотня лет. К слову, как и отделке кабинета.

— Присаживайтесь, Вера, — мужчина указывает на глубокое кресло у выхода на широкую террасу, намекая, что разговор долгий.

С виду ректору не больше пятидесяти. Мужчина подтянут, высок и одет с лоском, даже будучи в трауре. Стыдно признать, я впервые его вижу вблизи. Во время приема документов, не было необходимости встречаться с руководителем университета. Достаточно было рекомендательного письма от отца, и профессора Попова.

— Я не стану ходить вокруг, да около, мадмуазель, — начинает мужчина, как только я опускаюсь в кресло.

Он медленно приближается, осматривая меня, а сев напротив, продолжает:

— Уверен, вы знаете, какое горе настигло мою семью.

Кивнув, осторожно заглядываю в серые, почти прозрачные глаза. Месье Платини прищуривается, чем заставляет дрожать, а на вопрос лишь тактично кивнуть и сухо ответить:

— Примите мои соболезнования, месье. Мне известно, что вы потеряли сына, — продолжаю, наблюдая за реакцией мужчины цепко и тщательно. — К сожалению, я почти не знала Поля лично. Мы виделись всего несколько раз.

— И потому вы преследовали его в день убийства?

Я покрываюсь холодной испариной мгновенно, ведь и подумать не могла, что бывают настолько прямолинейные люди. Мужчина не просто застал врасплох, он раздавил всю мою оборону одним единственным вопросом, который не требует ответа.