Берег тысячи зеркал (СИ)

Я разворачиваюсь к двери, но останавливаюсь, как только слышу достаточно звонкий, но холодный тон женщины. Она явно обращается ко мне, ведь в конце ее слов, улавливаю свое имя. Медленно повернувшись, встречаю цепкий взгляд, не терпящий возражений. Женщина отодвигает стул и жестом, не просто приглашает, а требует, чтобы я села, и видимо успокоилась.

Осмотрев Сана, замечаю, как он кивает ей, а следом подталкивает меня к столу со словами:

— Садись. Тебе нужно пообедать. Все соберутся только вечером, а голодной Имо тебя оставит, только через свой труп. Поэтому, не упрямься. Обидишь ее.

Я поджимаю губы, а когда в гостиную вбегает Ханна с тапочками в руках, вздрагиваю. Девочка быстро подходит, а посмотрев осторожно на отца, получает одобрение и протягивает мне обувь.

— Надень, — с каким-то странным смешном шепчет Сан. — Они маловаты будут, но у нас не принято ходить в обуви по дому. Не знаю, как у вас…

— Так же, — тушуюсь и киваю, забирая у малышки тапочки, из которых действительно будут свисать пятки.

— Ну, хоть что-то похожее, — резонно замечает Сан.

— Многое похоже, — раздраженно шепчу, снимая обувь. — Но отношение к некоторым вещам, действительно, слишком разное. Например, к словам о браке у вас отношение явно легкомысленное.

— Отнюдь. Я бы даже сказал слишком серьезное. Уверен, это как раз у вас, легкомыслие — основа всех отношений. Наверное, потому ты и сбежала. Не принято вести диалог, после… прогулок? Это ли не легкомыслие? — так же тихо парирует Сан, снимая свою обувь. — Так уж и быть, его тоже отнесем к общим чертам. Пойду на уступки.

Он быстро отвечает и осматривает мое лицо, уличив момент, когда его друг начинает задушевную беседу с его тещей.

— Не смотри на меня так, — с дрожью требую, ведь начинаю терять нить происходящего, только заглянув в его глаза.

Он все так же красив. Нет. Теперь стал еще красивее. Дьявольски, я бы сказала. На нем военный китель, но я вижу мужскую грудь, покрытую испариной, бугристые мышцы, бронзовую кожу. Вижу обнаженное крепкое тело, в отражении зеркал ванной комнаты. Она за тысячи километров отсюда, но магия в том, что в любой момент я могу в нее попасть снова. Оказаться в его руках, под горячими струями воды, просто вспомнив. Настолько ярко все сохранилось в памяти.

Возбуждение вырывается едва ли не горячим выдохом. Сан замечает это сразу. Он прищуривается, уличает момент, осматривает откровенно и едва ли не похабно.

С ума сошел что ли?

— Как? Вот так? — еще и спрашивает, смотря пристальнее, жарче и откровеннее.

Господи, он рехнулся? Еще момент, и эти гляделки заметят все.

— Прекрати, Кан Чжи Сан.

— Не придавай этому большого значения, как и раньше. Я принял во внимание твою легкомысленность.

Отвесив колкость, он направляется к дочери, а я улавливаю недовольство во взгляде майора Пака. Ну, еще бы. Судя по всему, у этого мужчины, изначально ко мне было предвзятое отношение. Можно подумать, это я настояла на подобной затее? Моя бы воля, летела бы уже домой, или осталась лучше в той странной гостинице.

Ощущения непривычного и скованного поведения не нравятся. Мне не комфортно, и это чувство сложно изменить даже спустя несколько часов в доме Сана. Мы так и не говорили. Вернее, мы вообще не пересекались даже внутри дома. Он принял душ и переоделся, пока я ела. Молча жевала странную еду, которая казалась слишком острой и безвкусной. Остается только начать ко всему придираться из-за собственной неуверенности.

Но так и есть. Я не уверена в себе, и все становится хуже, когда забрав Ханну, Сан и его дружок, покидают дом. Куда он уехал никто мне не сообщил, как и то, когда вернется, никто не сказал. Очаровательно.

Продолжая сидеть за столом, я роюсь в сотовом, водя пальцем вдоль экрана то вверх, то вниз. На заставке нелепое фото пейзажа. Раньше там было совместное фото с Алексеем. А теперь я сижу в секторе кухни чужого дома, в чужой стране, рядом с семьей чужого мужчины. Чужого… Что за глупость? Наверное, потому, уснув, как ребенок по дороге сюда, я проспала на его плече не меньше часа. Прижалась, как к чему-то надежному, прильнула, потому что захотела ощутить защиту.

Это оказалось трудно. Чертовски трудно отвечать на личные и неудобные вопросы от посторонних людей. Не менее сложными стали и колкости адвокатов Платини. Они пытались выставить меня едва ли не шлюхой, прикрывающей убийство, совершенное ее любовником. Горечь подбирается к горлу, как только вспоминаю гадкий голос Де Ланжерона, и его убогий акцент. Он то и настаивал на том, что я потаскуха, которая сбежала в Париж, бросив мужа калеку. Бывшего мужа… Алексей уже не мой. И мы больше не вместе. Он дал четко понять, чего хочет. У меня нет права мучить его еще и своим присутствием. Не после того, как прыгнула в постель к другому мужчине.