Берег Живых. Выбор богов. Книга вторая

Анирет посмотрела на него. Царевич прищурился, холодно, настороженно, готовый отпустить какое-нибудь остужающее всякий порыв замечание. Девушка покачала головой и положила ладонь поверх его руки.

– Ты мне очень дорог, Ренэф. И Хэферу тоже был дорог, гордый ты наш волчонок.

Он ничего не ответил, отвёл взгляд, но царевна успела различить в нём то, чего не ожидала увидеть – благодарность. И так тяжело стало от осознания, что она нарушает его доверие, но ничего не может с этим сделать… Понимать, что после придётся окунуться в горнило его ненависти, было больно уже сейчас, хотя миг откровений был ещё так далеко.

– Куда ты уезжаешь? – тихо спросила Анирет. – Ты ведь только вернулся. И я… правда очень рада, что с тобой всё хорошо.

– Ничего мне не будет, – сухо ответил царевич, но, кажется, смутился. – А отбываю я в сепат Нэбу, по приказу отца. Ты же знаешь, что произошло. Не хочу говорить об этом сейчас.

– И не надо, – легко согласилась царевна. – Главное, что ты цел и невредим.

Вино закончилось слишком быстро. Ренэф пообещал добыть завтра ещё. В преддверии ритуалов грядущей ночи им всё же следовало отдохнуть.

Во дворец они возвращались где-то по крышам, где-то по кривым переулкам, в обход толп гуляк. Удивительно, но их никто особенно не искал – не иначе дядюшка Хатепер всё понял и отдал соответствующие распоряжения.

А когда они добрались до покоев Анирет – необычным путём, через сады, а потом через балкон, – царевна смогла вручить брату ответный подарок.

– Заказывала у одного из лучших оружейников отца, – объяснила девушка, украдкой любуясь тем, как Ренэф восхищённо разглядывает новый кинжал, взвешивает в руке. – А заговаривала сама, на своей крови. Пусть он подарит тебе удачу в бою.

Рассыпаться в благодарностях перед ней брат не привык – поблагодарил скупо, смущённо, но его взгляд сказал намного больше.

Второй кинжал был для Нэбмераи, но она знала, что сможет вручить подарок только в Обители Таэху.

* * *

Он преклонил колени перед саркофагом, безмолвно произнося слова благословений. Сами собой вспыхнули огни в светильниках, точно отражая его волю. До рези в глазах он вглядывался в крышку, сохранившую её черты: изображение было канонично, но всё-таки похоже.

Когда лёгкая ладонь легла ему на плечо, Перкау вздрогнул, потому что не слышал шагов. Как ни в чём не бывало, она села рядом, расправляя калазирис.

– Ты ведь не думал, что я восстану оттуда, – жрица лукаво улыбнулась, кивнув на саркофаг.

Перкау невольно вспомнил, как Серкат вышла к нему из песков, как напомнила о том, кем он был на самом деле, пока его тело корчилось на столе дознавателей. Почему же тогда его разум почти не сохранил это видение, когда сам жрец пробудился?.. А теперь память была яркой, как огни светильников, как её присутствие рядом.

– Мы едва не потеряли тебя… – в её голосе сквозила печаль. – И всё же ты дошёл сюда… Так и должно быть. То, что я не успела показать тебе при жизни, ты увидишь и познаешь теперь.

Серкат накрыла его ладонь рукой, переплетая свои пальцы с его.

– Я уже не знаю, кому и чему верить, – покачал головой бальзамировщик. – И ты – сон, насланное кем-то видение. Как я могу отделить свою волю от чужой?

– Верить нужно только себе, своему духу, – усмехнулась Серкат, поднимаясь, увлекая его за собой. – Ты знаешь, что должен сделать. Ты уже это сделал, просто не до конца. Они измучили тебя, но ты не можешь усомниться в своём духе, в истинном намерении своего сердца.

– Как далеко простираются пределы Силы твоего сына?

Жрица рассмеялась, искренне, заразительно, словно он сказал нечто чрезвычайно смешное.

– О, это нам предстоит узнать, не так ли? Но не дальше, чем пределы Силы нашего Владыки, – она сжала его руку сильнее. – Пойдём, я покажу тебе, кому ты помог родиться, когда отправил своего будущего Императора в пески Каэмит.

В наполненные мягким полумраком коридоры она пустилась почти бегом, и Перкау едва поспевал за ней. Светильники здесь не были зажжены, но, казалось, сами камни лучились тёплым сиянием. В воздухе был разлит запах ритуальных благовоний, и откуда-то издалека, из-за толщи стен, звучали отголоски хора, воспевавшего Бога этого храма. Слов Перкау не мог разобрать, но смысл был и так очевиден.

В привычной реальности заключенная в храме мощь большей частью спала, но здесь она жила, дышала. И иная часть его сути отзывалась. Здесь ему как будто были… рады. Он привык думать о доме только применительно к своему храму. Но это место словно тянулось к нему, пробуждало его суть до конца.

Коридоры сменялись внутренними залами. Серкат уверенно вела его по бесконечной круговерти лабиринтов, а потом резко остановилась. Оказавшись вдруг за бальзамировщиком, жрица положила ладони ему на плечи, чуть подтолкнула вперёд. Спиной он чувствовал её живое тепло, и вопреки всему что-то в нём переворачивалось, отзывалось ей, как когда-то.

– Смотри, мой Перкау… – выдохнула Серкат, и мягкий полумрак рассеялся, обнажая тайну.