Берега и волны

– Ты романтична. Сразу этого не скажешь. Прости, огорчу тебя: должен был прийти к вам в каюту механик, а пришёл я.

– Случайно? Двери перепутал? – Ей стало смешно, или нервно. – Тебя «по ошибке посадили в самолёт», как в кино?

– Механик сел играть в преферанс. Прости.

– А, Вася говорил, что механики на флоте самые умные.

– Это правильно. А штурмана – пьют и бабники.

– Это правда?

– Я же здесь.

– Бабник? Значит – правда.

Опять повисла пауза. Она опять прервала её первой:

– Ночь – это большая пауза. Мне так сейчас показалось. Наверное, она мне нужна сегодня.

– Почему ты одна в этом городе?

– Мама была главным бухгалтером на пищевом комбинате, но уехала в Израиль и стала билетёршей в кинотеатре, папа – был хорошим адвокатом, уехал в Киев по делам клиента, потом – в Минск, в Москву, в Омск… В общем, семья пошла за Моисеем, по своим пустыням.

– А ты где училась?

– В Плехановке, три курса. На четвёртом – мама уговорила переехать к ней, на Святую землю, где самый мудрый народ.

– И что? Действительно, самый мудрый?

– Который всю жизнь воюет? Это мудро? Рожать детей для войны?

– Если я правильно понял историю, то исход народа на сорок лет был нужен для того, чтобы нарожать два поколения молодых воинов. С этим можно было вернуться в Египет многочисленным войском и отвоевать землю. До сих пор – воюют… Со всеми соседями. Мудрее было бы строить кибуцы в Биробиджане, а Святой город сделать городом-государством главных религий, по типу Ватикана…

– Ты бы ещё про Рим, про греков и походы крестовые вспомнил. Разве можно судить о народе по легендам и летописям?

– Можно. Я думаю – можно. Ведь мы, все равно, говорим о людях: что любили, что защищали, чем гордились – в этом суть. А не в том: кто с кем воевал.

– Ты бы стал воевать за святую землю? Есть для тебя – святое?

– Моисей просил народ поверить в нового бога, и в этом найти себя. Одни собрали всё золото и создали культ денег и культ вечной войны за святые земли. Не получится в Израиле – придут в Крым.

– В Крыму татары.

– Купят…

– А другие?

– Другие – мудрее. Находят талант в ребёнке и рады ему, как новому богу. И весь мир перед ними: мир музыки, мир науки, мир врачевания и духовности… В Штатах, в России, в Европе, в Японии… Так?

– Давай помолчим?

– Хорошо. Помолчим.

– Хорошо помолчим, хорошо? – Она улыбнулась и прижалась к нему. – Ты не замёрз? Теперь я тебя немного согрею. Можно?

– Ты женщина. У тебя слово «можно» от слова «могу».

– Я умная женщина, когда этого хочу. А про мудрый народ и Святую землю – не надо. Ладно?

– Чего об этом? Все равно половина в Германию уехала, а не в Израиль…

– Почему?

– За Израиль воевать надо, а в Германии – за сожжённых в печах родственников – компенсации платят.

– Не смей так!

– Прости. Но ты сама знаешь. От того ты одна. А тебе говорить надо.

Она отошла к краю обрыва и долго стояла там, глядя на море. Представила море в Израиле, море в Германии, море в Штатах. Везде были люди, но не было места.

– Мне нигде не осталось места, – сказала вслух. – Это так глупо.

Он осторожно подошёл и тихонько обнял её:

– Умному человеку нужно научиться молчать, – он прошептал это совсем рядом, будто потянул её от края обрыва.

Она повернула к нему лицо и ответила шёпотом:

– Я умная. Я уже молчу. Я уже – не одна.

Он хотел что-то сказать, но целоваться было приятнее.

– Светает. Видишь, море было глубоко внизу, как в колодце, а стало всплывать и вспухать горизонтом. С каждой минутой оно всё светлее и больше, как добрая собака, которая идёт через весь двор, изгибая спину и хвост, и подставляя лобастую голову и нос, чтобы мы погладили.

– А у тебя нос холодный… – Целует. – А сам весь горячий. А я – я горячая?

– Самая горячая.

– Самая горячая из женщин?

– Самая…

– Пойдём назад? – Её пальцы легли в его ладонь. Он осторожно поднёс их к губам. Поцеловал один за другим пять пальчиков. Другие – пять пальчиков. И запястья, такие горячие и чувствительные, что ей стало щекотно, и она запрокинула голову от удовольствия. Провел её ладонями по своей щеке и подбородку.

– Колючий.

– Прости, не успел побриться.

– Успеешь. Я дам тебе время. А что такое порядочность?

– Почему такой вопрос?

– Не знаю, – пожала плечами. – Так что?

– Сейчас, кажется, что умение услышать и понять другого человека. Любого. Умнее ли, глупее, проще… Так перед смертью, уходя к богу, исповедуются смертному. Духовник – не нужен. Просто – кто рядом окажется. Бог может не расслышать. Не понять. Ближний – ближе всевышнего. Грешный – понятливее… Иногда мне приходят такие мысли.

– Я заметила.

– Не льсти. – Он поцеловал её. Они снова остановились и прижались друг к другу. Первый раз. У неё были мягкие и жадные губы. И пальцы – нетерпеливо горячие. Волосы пахли приятно и головокружительно, как талая вода в весеннем лесу, с облаками меж веток и стволов, тонких и длинно вытянутых, высоко-высоко. А с неба по веткам сбегает сок.

– Странно всё Так уродливо начиналось сегодня.

– Вчера.

– Вчера?

– Я строил коварные планы – рррры!

– Не рычи на меня. Мне стыдно.

– А сейчас…

– Сейчас мне хорошо…