Берегиня

Помнит Берегиня, как вокруг что-то булькало, шипело, но справиться с нею не могло. Потерявши терпение, Мум плюнул ею в пол. Тогда она подхватилась и бросилась будить остальных. Да с перепугу взяла не в ту сторону. Потому и оказалась в лодке, способной также плавать где угодно. Тогда ей надумалось покинуть корабль и поднять тревогу со стороны. Но Мум успел оседлать лодку. Он взялся колотить по ней прихваченной где-то палицей. Позвать на помощь Берегиня теперь не могла, иначе бы она лишилась Мума. А без него корабль не сумел бы воротиться домой — запалу бы не хватило. И понадеялась она на то, что друзья сами её хватятся.

Пустивши лодку летать вкруг Луны, она прикорнула в усталости.

Когда ж очнулась — лодку уносило к Земле.

Тут она и спохватилась: какого страшного беса везёт к людям!

Надо было посадить лодку хотя бы подальше от жилья. Берегиня приметила старицу, пустила лодку приземлиться недалече, сама же прыгнула в воду. Мум не поспешил за нею — в воде он не способен двигаться быстро. В злобе он лишь бросил вдогон трёхгранный тесак...

Тут Берегиня наклонилась над распластанным по коряжине Мумом, присмотрелась к его глазу, сообщила:

— Надолго он себя уложил! Надо бы его увязать, пока не поздно.

Самохи всё поняли так, как ожидала от них Берегиня. Доставленными с заимки гужами космарь был туго опутан по всем ногам. Леон Корнеич вырубил в чаще удобную жердину, что с одного конца расходилась рогатиной, продел её под путы; одним штырём определил рогатину на плечо Дёмке, другим — Берегине. Сам вскинул противный конец, крякнул от весомого — ого! Определил:

— Вот это грибочек — на семь бочек!

Затем двинул компанию вперёд привычным благословением:

_ Ну! С Богом!

Таким-то клином и двинулись несовщики по тайге. Хорошо ещё, что шагать пришлось недалече. Берегиня точно определила направление и сумела вывести помощников своих куда надо.

— Ничо себе лодочка! — подивился Дёмка, когда перед ними полным видом открылась махина, поставленная на попа среди таёжной прогалины. Она куда как больше напоминала серебряный штык высотой с молодую ёлку, нежели лодку. — И ты с нею управляешься?!

Берегиня кивнула на Дёмкино удивление, а Леон Корнеич одёрнул внука:

— Не суйся с глупым интересом. Она и без того всё, что надо, выложила. И рот не больно разевай — споткнёшься.

Остопилась Берегиня против махины, вскинула голову, что-то произнесла; на боковине лодки образовалось овальное творило, которое отъехало вглубь, затем в сторону. Из проёма, на рычагах, вывернулась и опустилась до земли площадка. На неё и определили Мума. Жердину откинули прочь, а площадка сама собою втянула космаря вовнутрь махины.

Берегиня вздохнула, как вздыхают спасённые, с минуту глядела в тёмный проём лодки, после тряхнула головой и повернулась до Самох. Быстро откинувши на спину короб лягушачьей башки, она удивила деда со внуком чистейшим, под стать волосам, взглядом голубых глаз, в которых стояли слёзы.

— Ну вот, — бормотнул Леон Корнеич, — дитё и есть дитё... Брось, внучка. Пустое дело — нюни распускать. Давай отправляйся. Друзьято, поди-ка, заискались тебя вконец...

Он говорил, а в горле у него вроде бы тоненькие веточки ломались.

Берегиня подошла к старому, припала к его груди, обняла. А вот Дёмка растерялся. Попятился даже.

— Ты чо дикой такой? — легонько подтолкнул его в спину Леон Корнеич. — Уважь человека. Она же не забавы строит — прощается!

Берегиня поняла Дёмкино смущение, улыбнулась, нырнула головой в короб башки, призналась:

— Никогда не забуду вас!

Тем временем лодочный проём повторно высунул язык площадки. Девочка взошла на него, прощально подняла пальчатую лапу, и Самох опахнуло волною нежного тепла. Тут дед со внуком сообразили: как только махина затворится, им следует уходить.

Домой Самохи возвращались поздно: солнце уже вёслами лучей загребало синеву закатной стороны неба, а тайга отдавала настоянное запахами дневное тепло. Птахи, намозолившие за день крылья, разгнездились, притихли. В тишине молчалось и деду со внуком — одолевало многодумье. Хотелось верить в то, что сейчас они не проснутся — не развеют чуда минувшей сказки...

Вот уже Дёмка с дедом дошагали до ёрика, сошли на хрящатый мысок... Старица покоилась, полная отражения. Ни всплеска, ни шороха. Комар и тот затаился — прижался до резунов, ни до кого не просится в родню своим назойливым — куммм, куммм...

Но вот послышалось — вроде шершень где загудел.

Свербит в ушах. Откуда взялся? Гнездо ли на коряжине творит? Надо помешать. Не то не посидишь у воды.

Подошли Самохи до суковатой карши, а тут... лежит, гудит оставленная Берегинею палица.

— Забыла! — всполошился старый. — Может, успеешь ещё? Беги, внучек!

Однако над тайгою вдруг занялся такой шум, что голос старика потонул в нём. По-над соснами медленно всплыло лезвие матовой махины, зарделось в лучах заката, взяло наклон и унеслось в сторону только что взошедшей луны.

И всё!

А палица осталась. И гудение в ней осталось.