Берегиня Чёрной Поляны

Снова полная луна омывала мир серебром. Птицы пели ночные признания. Травы и первые цветы отдавали собранные за день соки, разливаясь в дурманящих запахах. Шуша села у колодца на камешек. В погребе было слишком темно прясть. Она воткнула рогульку с куделью в землю потянула нить и зажужжало завертелось веретено. Лунный свет вплетался в кудель, и она делалась светлее и тоньше. Как закончила прясть, принялась крючком петли вывязывать. В тонкий кружевной наряд, легче пены морской, петельку к петельке прилаживала Домовушка ниточку. Как там что выходит, и сама не видела, слёзы застилали глаза и на кудель падали. Об одном лишь думала, что найдёт братец названый свою берегиню и забудет про неё шишимору домашнюю. С первым солнечным лучом нитка кончилась.

– Вот и хорошо, – решила она. – Что сделано – то сделано. Пусть Хранитель счастлив будет. И я за него порадуюсь.

Собрала своё рукоделие и в подпол унесла. Братец с ней до отъезда простился, ни слова про кудель не спросил. Присел на корточки чмокнул в щёку, конфету дал. Вечно он с ней как с маленькой.

К вечеру ни Лесной Дед, ни Кот его не вернулись. Значит на мельнице ночевать будут. Только к празднику приедут.

Про кружева Шуша за делами и думать забыла. Надо было помочь хозяевам для Рода-Батюшки и духов предков подготовить требы: кутью, блины, кисель овсяный, яйца писаные. Эти яйца в последний апрельский день станут катать Лёшка с Никитой с холмика на лугу, чтобы разгон побольше у писанок был Лешка специальную горочку сделал. Чем дальше яйца укатятся, тем плодороднее будет земля в этот год.

Егор Гаврилович с Васей и правда только к вечеру вернулись. Кот поел и тут же спать завалился. Заглянул к Шуше в подпол, только когда Мария Дмитриевна вместе со всеми ушла костёр Живин складывать, спрыгнул вниз добрым молодцем.

Привет, Шушенька, как дела? Смотри, что я тебе привёз. Возле Анчуткиного камня сорвал, – он протянул ей пышный букет из васильков. – Только там и цветут так рано. Как раз к твоим глазам венок будет. Собирайся скорей. Сегодня и домовикам за порог можно. Живу все славить идут. Все на берегу собираются, хоровод водят, на мётлах скачут. Все болезни и беды прочь гонят. Так что наряжайся скорее, я тебя возле баньки ждать буду.

Наболтал с три короба и назад в кухню выскочил. Что же делать? Шуша понюхала цветы. Летом пахнет, жизнью. Была – не была принялась венок плести. За основу ленту взяла синюю, и концы брошкой скрепила чтоб не рассыпался. Чудная брошка у неё была. В центре жемчужина чёрная, а поверх золотой дракончик сидит, стережёт сокровище. Шуша брошку ту не носила, прятала. Стеснялась дорогую вещь к простому платью цеплять, но сегодня можно, праздник ведь. Да и кто её среди цветов увидит?

Домовушка скинула одежду развязала платок. За месяц волосы отросли и стали виться слегка, так что уже не казались такими всклоченными. Шуша с опаской встряхнула связанное платье. А вдруг мало будет, ведь не примеряла даже…

Но платье в пору пришлось как влитое село и оттого по всему телу мурашки побежали, да не просто мурашки, словно сотня маленьких бабочек крылышками защекотала. Так, наверное, бывает если окунуться в бурлящий на камнях родничок, подумала Шуша и подняла венок с лавки.

– Шушенька, ты скоро там?

– Уже иду, – ответила она Базилю. – и шагнула к бане.

Хранитель стоял лицом к заводи. Тёплый ветерок шевелил его рыжие мягкие волосы, играл кисточками нарядного пояса, сто он надел по случаю праздника. Шуша подошла, встала на цыпочки и закрыла ладошками его глаза.

– Шу-ша, – сказал он по слогам и повернулся. Перед ним в кружевном серебряном платье и пышном венке из васильков стояла Майя. Она была тоненькой, хрупкой, почти невесомой и в тоже время абсолютно реальной. Краска слетела с его лица. Не так Девушка отшатнулась, испугавшись что сделала лишнее. Он поймал её за руки и привлёк к себе.

– Берегинечка моя милая, – шептал он, зарывшись лицом в её короткие пушистые волосы. – Майя, Шушенька, как же это? Что же ты молчала, родная моя? Радость-то какая! Бежим скорее, пусть все порадуются, что ты нашлась.

Шуша растерянно смотрела на него, оглядывала себя и ничего не понимала. Память возвращалась к ней медленно, с трудом.

– Муурр, ну и что вы тут милуетесь? Всю дорогу загородили, нам, пожилым дамам, пройти никак нельзя, – на садовой дорожке стояла с метлой под мышкой Агриппина Макаровна, а у ног её сидела рыженькая пушистая кошка с синими-пресиними глазами, которые, казалось, сами собой светятся. Кошка повела ушками и вверх взметнулись язычки синего пламени.

– М-да, красоту, ты свою подпортила, девица, с этим сделать ничего не смогу. Но вот таланты твои при тебе остались. Со временем вспомнишь всё. – Земляная Кошка прищурилась. – Не благодари. Чего просила, то и получила.

– Между прочим, одно волшебство другого никак не отменяет. Домовой шишиморой, Майя, ты теперь навсегда останешься, но в этом платье можешь на время почти прежней стать, – и Яга указала на босые уродливые пальцы Шуши, выглядывающие из-под кружевного подола.