Берегиня (СИ)

Квартира-тюрьма в её тайном доме: Ксюша и не представляла, что настолько привяжется к своей заключённой. Сначала ей хотелось просто схватить бандита, чтобы как следует его допросить, и после, наверное, застрелить его из ружья. И даже в мыслях у Ксюши не было, что этот бандит станет ей близок и дорог. Нели безропотно таскала стальную привязь, привыкла отмахивать длинную цепь, когда та мешалась, словно всю жизнь проносила ошейник на своём горле. Ни разу она не захотела сбежать, или пролезть на запретную часть квартиры. Неужали так верила в честность Ксюши, и в её обещание дать ей свободу, когда она возьмёт Башню?

Но как бы Ксюша к ней не прониклась, ошейник она не снимала. Да, она человек, да, в городе много кого следовало бы посадить на цепь вместо Нели, но ничего не изменится, пока Ксюша не победит Кощея. Она чувствовала, что не должна и не имеет права снимать с Нели цепь. Это как рюкзак, в который набрано на дорогу припасов, и освободить Нели – всё равно что вывернуть его наизнанку. Как бы ни было тяжело, а надо тащить до конца.

– Где ты так научилась готовить? – спросила Ксюша, пока бок о бок мыли посуду на кухне.

– У Птах намастырилась, пока на блудуаре росла.

– Ты жила в Гареме с самого рождения?

– Ну а где ещё? Карга малых своих не кидает, пузатых баб с Каланчи не вытуривает: все в гнезде, всё в гнезде. Бывало, и пацаньё с босявками подвалохшными подбирали на вырост. Карга – старуха с понятиями.

– Ты дружила с другими Птахами?

– Ну, как дружила… типа, воспитывали… а когда Цацей была, Птахи сами со мной скорешиться хотели, – лычка скользнула по Ксюше смутной улыбкой.

– Значит, и у вас на Высотке бывает дружба. И семьи, наверное, тоже бывают, раз женщины, и мужчины, и дети есть.

– Не, Ксюх, семья на Каланче – эт не подвалохшное, – со звоном перебирала в тазу кружки и ложки Нели. – На Гареме мужикам нехать делать. Крышак – один нам мужик, и загонов без мазы на блудуар не пускает. Мелкая пацанва всё больше на Валетах тусуется, у Птах только харчатся. Жратва, хозяйство: шмотьё там подшить, Плесуху забодяжить, иль чего ещё – это всё на нас, на Птахах. Одной Птахе тяжко лямку тянуть, вот по две-три Птахи, может по пять, в семьи сбиваются, чтоб полегче. Новых сосок подвалохшных Цаца не на голяк, а к семьям пристёгивает, чтоб пообтёрлись там, наблатыкались. Я в такой семье выросла мелкой пацанкой, без мужиков. Мужики по мазе от крышака раза два-три в неделю в Гарем трахаться ходят. А коли срез на Каланче, тогда трахают всех, каждый день: и Птах, и Цацу, и крышака.

Лычка заржала, занозисто глядя на Ксюшу, потом вытащила посуду из тазика, расставила на сушилке, взяла полотенце и хорошенько вытерла руки.

– Зачем на два этажа под Тузами Гарем-то мутить? – доканчивала она. – Вот полезет бычьё крышака подрезать, в Курятнике до самых Тузов забазланят. Резать-то нас Птах не с руки, а заткнуть – хер заткнёшь. До седых волос Птахи в Карге доживают.

– Без любви?

– Чё?

– Без любви? У вас что, там совсем нет любви?.. – трижды неловко повторила Ксюша. Ухмылка скисла на лице Нели. Она передёрнула плечами, отбросила полотенце на мойку и поплелась с кухни.

– Закатаюсь пойду, а то чёт спина уже кружиться, – цепь Нели потащилась следом за ней, и скоро где-то в спальне заскрипела кровать. Ксюша задержалась на кухне. На сердце залегла неприятная тяжесть, словно за хорошую встречу и старательный ужин она плюнула лычке в душу. Под стеклом керосинки как ни в чём не бывало трещал фитилёк. Ксюша прибавила его до яркого синего зарева и пошла вместе с лампой сквозь сумеречную столовую.

Ксюша сдвигала два кресла в прихожей, чтобы и спать, и караулить зеркальную дверь – не столько от лычки, сколько от бандитов снаружи, ведь те в любой день могли проследить за ней через весь город до тайной квартиры.

Ксюша улеглась в креслах, взяла ружьё и потушила свет. Под бок ей тут же впилась забытая книга про кубик Рубика. Сам кубик давно пылился на двадцать восьмом этаже небоскрёба, на полке в одной комнате с выцветевшими бумажными гирляндами, вырезными снежинками и детскими рисунками Ксюши.

В Башню она теперь возвращалась только за питьевой водой и продуктами, иногда купалась в бассейне, и конечно же заряжала костюм.

Тишина её старого дома стала другой, когда в нём поселилась Нели. Лычка сопела, иногда кашляла и ворочалась на скрипучей кровати – видать, сон не шёл. Иногда Ксюше казалось, что она слышит шорохи и голоса в заброшенной части дома, и тогда крепче сжимала ружьё и не сводила глаз с зеркала. Дверь несгораемого шкафа обязательно заскрипит, если в него кто-то полезет со стороны нежилой квартиры, но на выходе в их прихожею он немедля получит заряд дроби с обеих стволов.

– Ксюха, а ты чё там за любовь спрашивала? – окликнула лычка в бессонице.

– Да забей, Нели. Я просто…

– Нет, ты чё втрескалась в кого?

Ксюша получше натянула на себя шерстяное одеяло. Одеяло пахло хозяйственным мылом.

– А что если и втрескалась?

– Чё, в пацанчика какого? Замочили его?

– Нет, меня бросили. Уехали из города на машине.

– Да-а, красиво кинули, ё-ма-на.