Берегись, Ангел!

Только аромат ее парфюма витает вокруг, и я слышу, как она дышит. Молчит. Знает, что случится, если это жалкое подобие человека откроет рот. Хочет снова выстелиться перед Александром Аристовым.

Противно, но терплю.

Получасовая езда по пробкам заканчивается прибытием к цели. Выхожу и, не дожидаясь голубков, иду в ресторан.

Роскошь и дорогие наряды. Лживое страдание на лицах.

К чему все это?

Очередная папочкина блажь, от которой становится неприятно.

Чернота вокруг.

Столы, ломящиеся от обилия разных блюд.

Громкий стук сердца, которое кровью обливается.

Сдерживаюсь, понимая, что и в этом году матери здесь не будет.

Не выдержала.

Сломалась.

Не смогла взять себя в руки.

Скриплю зубами, стоя около окна. Отец не пытается усадить меня за стол. Либо я присутствую так, либо никак. Иного не дано.

Вскоре начинается самое скотское.

Александру Аристову попадет в руки микрофон. Я сразу сжимаю кулаки, пряча их в карманах брюк.

— Сегодня мы собрались в этом зале, чтобы почтить память… — Слова эхом отдают в черепной коробке.

Перед глазами мутнеет, и, чтобы не сотворить непоправимого, ухожу, наплевав на приличия.

Но свежий воздух не спасает. Я жадно глотаю кислород, глядя на небо. Такое же серое, как и мир вокруг. Пары минут хватает, чтобы принять решение и поймать такси.

Адрес известен каждому жителю города.

— Точно не ждать? — Спрашивает водила, когда я отдаю деньги и смотрю на кованные ворота.

— Точно. — Кидаю ему и, не оборачиваясь, иду по дорожке.

На кладбище тихо, и только охранник, заметив меня, кивает.

Прямо.

Направо.

Снова прямо.

Налево.

Останавливаюсь около знакомой могилы и смотрю на памятник с фотографией. Руки нервно подергиваются, а слюна становится горькой от эмоций, которые переплетаются внутри и образуют тяжелый комок.

Расстегиваю пиджак и достаю из внутреннего кармана пачку отравы и зажигалку, приготовленные по этому поводу. Беру одну сигарету, щелкаю зажигой, втягиваю дым в себя и убираю все обратно в карман, прищуриваясь и подходя ближе к памятнику.

— Прости… — Говорю ей и провожу по надписям, от которых подушечки пальцев жжет.

Фамилия. Имя. Отчество. Две даты через чертово тире.

Глава 9

Данияр

Теряю счет времени, находясь рядом с ней.

Так происходит периодически. Когда становится совсем тошно, и сил сдерживаться больше нет.

Я не разговариваю. Слова не произношу. Разве есть смысл?

Под слоем земли находится шикарный деревянный гроб, а в нем лежит моя сестричка, точнее ее тело, ибо в загробную жизнь я не верю.

Какой смысл сотрясать воздух?

Вот так просто. Один день, и человека больше нет рядом. Я не смогу больше ее обнять, сказать, какая она дуреха, и защитить не смогу, ведь защищать некого. Разве что могу прогнать птиц, которые нагло гадят на памятник.

Тушу сигарету и провожу рукой по лицу, понимая, что злость утихла, но только из-за отсутствия поблизости раздражителя.

Не хочу подниматься с лавочки и уходить, хотя небо темнеет еще сильнее, и небольшие капли изредка попадают на лицо.

Медленно выдыхаю, чувствуя гадкий привкус сигарет во рту, но даже он не перебивает горечь.

Падение капель с неба ускоряется, и я подставляю лицо, напитываясь мнимым спокойствием.

Буйный Дан притихает. Плачет внутри. Бесшумно, чтобы никто не слышал и не видел слабости.

Слишком дорогое удовольствие, которым все пользуются.

Сам не замечаю, что сижу под проливным дождем и не ощущаю холода.

Тело горит. Душа полыхает. Разве можно при этом чувствовать холод вокруг?

Поднимаюсь, когда телефон снова начинает разрываться от входящих. Не смотрю, кому я понадобился.

Провожу по памятнику рукой, стараясь поймать привычную волну хладнокровия, и вроде получается, но лишь до того момента, пока нога не ступает на порог дома.

Даже воздух в нем пропитан напряжением.

— Где ты был, Данияр? — Отец сидит в гостиной и смотрит на меня, вертя в руках стакан с янтарной жидкостью.

Галстук развязан, пуговицы на воротнике расстегнуты, нога закинута на ногу, а в глазах чернота.

Никогда не мог понять, что он чувствует. Наверное, ничего. Поступки кричат об этом.

— Тебя это не должно касаться. — Цежу сквозь зубы и направляюсь к лестнице.

— Меня это будет касаться, пока ты живешь в моем доме, Данияр. — Великий Аристов старший поднимается и отпивает из стакана. — Почему я каждый раз должен оправдывать твое поведение? Неужели нельзя, — он прищуривается, засовывая одну руку в карман брюк и преграждая мне путь, — хоть раз, — Александр Алексеевич шагает ко мне, — повести себя достойно. Ты не маленький мальчик и можешь контролировать свои эмоции. В такой день ты мог проявить каплю уважения к покойной сестре, почтить ее память, но вместо этого ты уходишь. — Отец усмехнулся, а я сжал кулаки, теряя самообладание, ведь он знал, на какие точки нужно надавить, чтобы я вышел из себя. — И смотри, — он усмехается мне в лицо, тыча при этом указательным пальцем в грудную клетку, — на кого ты похож?

— А на кого ты похож? — Смотрю в его глаза без отрыва, пытаясь найти хоть какую-то долю страданий, но, увы, их там нет. — У тебя ребенок умер, а ты делаешь из этого показательное шоу!