Берегите бороду

Когда-то старикашка Мо долго и нудно втолковывал Зулину о пользе кривой. «Неужели ты не понимаешь, фиолетовый мой, что прямолинейность сродни глухоте? Ты слушаешь, но не слышишь, а это очень важно — очень, очень важно! — слышать, что тебе говорят. Иногда просто интонация — понимаешь? — даже не слово, а именно интонация, да что там интонация — легкое дрожание голоса, хрипотца, или когда металл в гласных… Ты понимаешь? Нет, конечно, ты не понимаешь, не так устроен. Но послушай меня — уж что-что, а послушание у тебя на уровне рефлекса — послушай и запомни: даже просто не совсем правильно сформулированная фраза способна изменить судьбу целого мира! И поверь мне, изменения эти происходят не в лучшую сторону! Гибкость! Ты должен быть гибким! Потому что когда на тропу войны выходит прямолинейность, она уничтожает все. Это самый главный, самый важный урок: ищи изгибы. Если твой собеседник святой, подумай, скольких младенцев он мысленно придушил. Если перед тобой законченный ублюдок, не стоящий даже приличной казни, спроси его — может, когда-то давно он разводил цикламены и спасал от утопления бездомных щенков. И если когда-нибудь тебе покажется, что мир такой же черно-белый, как ты сам, посмотри на себя в зеркало. Даже в тебе не два цвета. У тебя глаза — синие».

Старик Баламут взволнованно бегал по комнате и размахивал руками. И голос у него дрожал и срывался — наверное, это была та самая хрипотца, которую так важно было услышать и понять, и Зулин слышал. Слышал, но не понимал, и от этого ужасно раздражался, и внутренне каменел, и даже осмелился возражения какие-то придумать, и даже высказать их собрался, но тут Мо Корте глянул на него одним из самых безумных своих взглядов, и Зулин промолчал. Потому что очень хотелось жить. И с тех пор пресловутая кривая не давала Зулину покоя, вспоминалась в самые неподходящие моменты. Вот как сейчас.

— Задница Мораддинова! А это что, кладбище?!

Зулин встряхнулся и поднял голову. Партия стояла на краю широченной прогалины, сплошь усеянной ямами. Присмотревшись, планар подумал, что Стив, пожалуй, прав — ямы действительно сильно напоминали могилы, и радости это не прибавляло.

— Если это и кладбище, то оно какое-то неправильное, — тихо сказала Иефа. — Кладбище-перевертыш. Или кто-то собирается в ближайшее время похоронить штук двадцать покойников посреди леса?

— Не знаю, собирается или нет, а вырыли их сравнительно недавно — земля еще свежая. — Ааронн присел на корточки и заглянул в ближайшую яму. Иефа поежилась.

— А что если… — начала она, но осеклась.

— Что если — что? — раздраженно спросил планар, разглядывая прогалину.

— А что если тут не закапывать кого-то собрались, а… А наоборот?

— Что значит — наоборот?

— Ну, то есть их выкопали. Или они сами… выкопались. — Иефа сделала большие глаза и вцепилась в свою лютню. — А давайте уйдем отсюда, а?

— Брось, Иефа, — Зулин поморщился. — Если ты имеешь в виду зомби, то это очень глупо.

— Это сейчас глупо, когда светло, — полуэльфка жалобно посмотрела на спутников. — А вот когда стемнеет…

— Иефа, прекрати! — прикрикнул Зулин. — Ааронн, что ты пытаешься там найти?

Эльф выглянул из третьей по счету ямы и насмешливо посмотрел на планара. Зулин смутился.

— Я думаю, нам стоит исследовать эти ямы, — деловито сообщил проводник, вылезая и отряхиваясь. — Это, конечно, не могилы. Но в них есть немало интересного. Иефа, ты, кажется, неравнодушна к зеленому цвету? Держи, тебе должно понравиться.

— Это что? — полуэльфка отступила на шаг и на всякий случай спрятала руки за спину. Вышло это у нее как-то так по-детски, что все умилились, даже Зулин. Стив деловито закинул топор за спину и со знанием дела принялся рассматривать камень, который лежал на эльфской ладони.

— Хороша огранка! — удовлетворенно крякнул дварф и решительно направился к ямам. — Если мы там еще парочку таких камушков найдем, то я с тебя, Зулин, платы за поход не возьму.

— Утешил, — буркнул маг, закатывая рукава балахона.

Иефа стояла на краю прогалины и с неожиданной обидой смотрела на своих спутников. В руке у нее сверкал и переливался на солнце изумруд, очень красивый, холодный и чужой. Почти такой же холодный, как Ааронн, который, снисходительно усмехнувшись, сунул девушке камень и вернулся к исследованию ям. Иефа чувствовала себя… А, черт с ним совсем!

Сопартийцы с мальчишеским азартом копались в «могилках», перекликаясь и балагуря. Они добрались уже до середины прогалины («Стив, смотри, это по твоей части! Кажется, тоже драгоценный!» «Бросай сюда! Эх, раззява! Как же ты в гоблинов из арбалета попадешь, если даже в такую здоровенную ямищу камнем попасть не можешь!» «Смотрите-ка, а тут золото!» «Ааронн, признавайся, это ты из воровской гильдии добро упер и здесь закопал! А теперь тебя совесть замучила!» «Ну разумеется, Стив, надо же, какой ты у нас проницательный!»), а Иефа все стояла столбом и никак не могла сдвинуться с места. Зверь с выражением крайней преданности на морде устроился у ее ног. Ему эти раскопки тоже пришлись явно не по вкусу.