Береговая стража

– Молчи, дура, – велели ей. И Анюту, как преступницу, держа с двух сторон, вывели на улицу, усадили в казенный полицейский возок. Заскрипел под полозьями снег, глухо застучали копыта, Анюта поехала навстречу беде. И чем дальше увозили ее от дома – тем яснее делалось, что беда стряслась нешуточная.

В доме на Итальянской, невзирая на поздний час, был переполох, всюду горел свет. Анюту ввели, поставили в столовой к стенке, и пожилой дворецкий стал впускать туда челядь.

– Гляди внимательно, – приговаривал сыщик. – Была ли эта женщина в доме? Приглядывайся, вспоминай!

– Была! Была! – закричала горничная Варя, растрепанная и заплаканная. – В кумушки ко мне набивалась! В дом пробралась!

– Когда была? – спросил сыщик. – А ты, девка, приведи барыню. Скажи – ненадолго. Скажи – злодейку опознать.

– Когда? Когда? – Варя от прямого вопроса растерялась. – Ах ты, Господи, когда?.. Ахти мне… Вспомнила, вспомнила! Как от господина Красовецкого варенье привезли, горшков сорок!

– Того самого, малинового?

– Да, барин добрый, да! Тогда и она, сучка, пожаловала, глаза ей бесстыжие выцарапать!.. А потом на улице пристала! Она вокруг дома так и вилась!..

Но Варю к Анюте не подпустили. Творилось что-то невразумительное и страшное. Под руки в столовую привели Катерину Пет ровну – ее шатало, она держалась за сердце.

– Оставьте меня, – шептала она, – пустите меня к Марфиньке…

– Одно слово, сударыня, – сыщик, пожилой господин с повадкой человека бывалого, был любезен и непреклонен. – Поглядите на эту особу. В день, когда привезли малиновое варенье, вы ее видели или не ее?

– Я ничего не разбираю, – призналась Катерина Петровна. – В глазах туман… чужая девка в дом вошла, это помню…

– Соберитесь с духом, сударыня, чтобы не оболгать невинного человека или наказать отравительницу. Утрите глаза и смотрите – эта особа пробралась к вам в дом?

– Эта, матушка барыня! – заголосила Варя. – Ее и Степанида Андроновна видела, когда в санях сидела, а мы варенье носили! Эта, видит Бог! Только тогда-то она в заячьей шубенке была, а теперь – ишь в какой!

– Отравительница? – спросила испуганная Анюта. – Кого ж я отравила?

– Девицу Васильеву, – был бесстрастный ответ. – Подмешавши яд в малиновое варенье. Яд в вашем доме найден, в пудренице, под слоем пудры. Тоже ведь беленький порошок. Очень удобно там его прятать.

– Нет, нет! – закричала Анюта. – Не знаю, откуда яд! Вранье все это! А девицу Васильеву я только издали видала!..

– Грех тебе, – тихо сказала ей Катерина Петровна. – Великий грех, не замолишь, она одна у меня, сирота она…

И не удержалась на подкосившихся ногах, стала падать, девки подхватили ее и с причитаниями понесли прочь из столовой.

– Вперед как вздумаете любовника от невесты отваживать, лучше сразу велите, чтобы вас в погребе заперли, – проворчал сыщик. – Хорошенькое у святого праздника завершение…

Дальше с каждой минутой было все страшнее. Анюту вывели из васильевского дома, опять усадили в возок, повезли. Перед ней распахнулась высокая черная дверь, ее втолкнули в темный коридор, погнали вниз по лестнице, в сырость и мрак непроглядный. Еще одна дверь отворилась со скрежетом.

– Принимайте товарку, – сказал державший Анюту за плечо цепкими пальцами мужчина. – Не вам чета, шалавы, из актерского сословия. Да чтоб не обижать! Не то – розги всем без разбору.

Дверь захлопнулась. В подвале воняло нестерпимо, Анюта как остановилась у дверей – так и боялась шагнуть.

– Ну, ступай к нам, добрая барыня! – позвали ее. – Поделись с нами рубликом, а мы тебя научим, что говорить!

– Кто вы?

– А мы бабы отчаянные! Мы на Сенном рынке промышляем! Мы – красавицы залетные! Марухи клевые! – из всех углов отозвались голоса, и нахально-звонкие, и хриплые, как собачий лай.

Здешние жительницы, похоже, освоились с темнотой и умели двигаться бесшумно. Анюта вскрикнула, когда чья-то рука стала шарить по ее груди.

– Да тут камушки! Снимай, снимай, что скряжишься! А мы тебя такому научим! Вмиг оправдаешься!

Анюта настолько перетрусила, что покорно сняла ожерелье.

– Вот славно! А у тебя, поди, и сапожки на меху, мне бы такие! Ты чем провинилась?

– Я не виновата!

– Все мы не виноваты! В чем винят-то?

– Будто бы я девицу отравила…

– Ого!.. Девки, не трожьте ее! – приказал властный голос. – Нас высекут да и пинком под зад, а ей – каторга!

Глава двадцатая

В гостиной собралось занятное общество – четверо сильфов и один балетный фигурант. Федька в мужском наряде стояла у окна, Выспрепар сидел у края стола и чиркал карандашом в длинных бумажных полосах с колонками типографского набора. Дальновид полировал ногти квадратиком замши. Световид же устроился на диване, откинувшись на спинку с самым вальяжным видом. Там же был и Григорий Фомич – сидел в углу на табурете.

Сенька-красавчик сидел напротив, на стуле, поставленном посреди комнаты. Был он трезв и печален – как всякий, кто спьяну наделал глупостей.

– Итак, я спрашиваю, а ты, сударь, отвечаешь, – начал Световид. – Был ли ты посредником между покойной госпожой Степановой и ее супругом?