В родах в женщине рождается отнюдь не мама. Это все потом, после – в потугах, а то и дальше.
Сначала в родах просыпается маленькая девочка. Та, которая была в ней всегда.
Уязвимость, нестандартность ситуации, обнаженность, боль, измененное состояние сознания, открытость – все это, а может, еще какая межстрочная жизненная химия, но запускают этот процесс…
Есть девочка, а какими мы являемся девочками практически в абсолютном количестве случаев?
Девочка, которая хочет нравиться. Чтобы любили.
Нельзя отказать, а то вдруг маме будет больно, она обидится и уйдет от меня. И я буду одна, брошенная и очень плохая в глазах мамы.
Нужно угадать, что хочет от меня мама, или просто делать то, что она хочет, чтобы оставаться в ее глазах «ты же умная девочка, я же могу на тебя положиться».
Нужно оставаться хорошей – во что бы то ни стало, чтобы ни в коем случае не отвергли. Потому что отвержение матерью в детстве – равно смерти, прямая угроза выживанию.
Девочки приучены не слышать своих желаний, потому что мама лучше знает, что для нее лучше.
Девочки приучены не плакать и не сдаваться, чтобы не быть мямлями.
Девочки должны быть аккуратными, как Мальвины, так что эта ваша родовая рвота, понос и кровь – это фу, как стыдно!
Становится понятно, что там, где девочка, там и фигура матери.
Ею становится эмоционально «главная» женщина на родах у женщины.
Если в роддоме она одна, то мама будет спроецирована на врача или на наиболее часто приходящую акушерку.
И тогда авторитарность акушерок становится приказом матери в восприятии «девочки», их официальность – равнодушием, осколком отражаясь в сердце «девочки» как одиночество и ненужность. Тогда включаются все детско-родительские сценарии в душе у данной конкретной девочки, со всеми ее травматичными и искаженными реакциями.
Если в роддоме между врачом и женщиной оказывается доула, фигурой матери становится она, и у нее есть все шансы стать просто архетипичной матерью.
И тогда доула может погладить по голове и сказать: «Больно, конечно, больно, моя хорошая… Мне тоже было больно. Всем женщинам больно, все проходят через это, и ты можешь пройти».
Доула может с восхищением в глазах сказать: «Да ты молодец, посмотри, как у тебя все здорово получается! Увидь – у тебя – объективно – все идет хорошо! Нет причин тревожиться!»
Может напомнить: «Ты ведь можешь и отказаться от того, что не хочешь» или:
«Ты же можешь задать им этот вопрос» – «А как?» – «Просто, спросить»:).
Может помолчать рядом, укрыть одеялом, убрать грязную пеленку, открыть окошко или закрыть, принести попить (выманив сладкий чай у медсестер в комнатке).
Может поделиться опытом других женщин – как приспособиться к схваткам – дыханием, позой тела, эмоционально.
Может быть буфером, да, помогая выстроить фразы – деликатно – не настраивая медперсонал против себя, но и оставаясь на своем векторе родов.
Может свидетельствовать – глазами матери – твои успехи и твою боль, может сказать: ты сделала все, что смогла, я видела.
А теперь преломите это на практику:).
Если женщине в родах для их благополучного хода жизненно необходимы расслабление и безопасность, вот что делает доула:
• снижает необходимость обезболивания (сила боли напрямую зависит от напряжения);
• снижает необходимость стимуляции (когда женщина расслаблена, раскрытие идет само);
• таким образом снижает вероятность кесарева сечения;
помогает свернуть на развилках родового пути туда, куда женщина действительно хочет – душой, сама, исходя из ее и ценностей, и сил;
• снижает или помогает избежать вовсе психологических травм после родов.
И в послеродовом —
• рассказать, как прикладывать малыша к груди;
• поговорить с ней, это часто очень сильно важно – первые часы со льдом на животе;
• ответить на все ее новые тревожащие вопросы – теперь уже матери;
• помочь с одеялами и пеленками, окошками и едой.
Вот, кажется, я спела свою песню максимально чувственно – о сути.