Береника

– Если это тот же Оний, – сказал Иоанн, – то читай…

Он подал ему свиток, который Базилид оставил в своей комнате перед бегством.

Симон бар Гиора взял свиток и стал его читать. Потом он вдруг упал к ногам Иоанна, к ногам того, который только что лежал перед ним в пыли…

– Прости! – крикнул он. – Прости…

Иоанн наклонился к охваченному отчаянием Симону и обнял его. Воины безмолвно окружили их.

Вдруг крик ужаса раздался на площади. С треском поднялось над крышами складов Иерусалима страшное пламя. Перебегая от склада с складу, оно охватило в одну минуту все кладовые. Онию удалось уничтожить запасы священного города.

В то время, как первые языки пламени поднялись к небу над иерусалимскими кладовыми, в дороге из Габат-Саула показался отряд в блестящем вооружении и со сверкающими копьями. Впереди мчался на быстром коне римский легат и победным движением простирал руку над городом, видневшимся вдали. Это был Тит.

Глава XVIII

Наступило восьмое аба 1013 года со времени построения первого храма Соломонам. Что стало с Иерусалимом? Исчезла зелень садов и рощ, всегда расстилающихся вокруг города. Деревья пошли на постройку укреплений, кустарники сожжены были римскими сторожевыми постами, а холмы, окружавшие город, сровнены были с землей под копытами легионов, мчащихся на поле битвы.

Пали все стены, защищавшие город, и битва велась теперь вокруг самого храма. Обе стороны сражались с одинаковой храбростью. Повсюду таилась смерть, безжалостно косившая и воина, и многих граждан, мужчин и женщин, старцев и детей. Бесчисленное число иудеев пало, защищая город. Одни погибли от камней и стрел, другие бросались в пропасти, ища добровольной смерти. В городе царили голод, мор и глубокое отчаяние. Иерусалим стал походить на гнездо диких зверей, раздиравших друг друга. Женщины отнимали последние куски у мужей, матери у детей. Трупы погибших от голода лежали на улицах, распространяя заразу. То, что щадил голод, гибнул от меча. Шайки одичалых людей ходили по улицам, врывались в жилища, грабя всех, не останавливаясь ни перед чем в своей безумной жажде разрушения. Уничтожен был всякий стыд, всякая брезгливость, голод заставлял есть самых отвратительных животных, а потом кожу обуви и ремни щитов, испорченную солому и сено. Одна знатная женщина, приехавшая в Иерусалим на праздник Пасхи и попавшая в осаду, задушила в безумии собственного ребенка съела его.

И все-таки смерть, голод, отчаяние и ужасы не сокрушили мужества иудеев. Римлянам приходилось ценой крови отвоевывать каждый метр города. Падение городской стены и осада храма не уничтожили надежд иудеев. Пока не сокрушен священный храм, Бог не оставит своего народа.

* * *

Дворец Грантов в нижней части горда уцелел, защищенный гигантским зданием храма. Утром девятого аба глубокая тишина царила в его длинных переходах; изредка только человеческая тень скользила по залитым солнечным светом галереям. В покое, где жил Иоанн из Гишалы, собралось несколько человек. Симон бар Гиора только что оставил смертельно больного Иоанна. Габба стоял с Мероэ в стороне, стараясь заслонить от девушки больного, чтобы не вызвать снова тяжелых видений в ее больном мозгу. Тамара сидела у постели отца и с ужасом следила за переменами в его лице. Врачи уже давно осудили его на смерть, но дух его все еще был жив.

– Боже, – молился Иоанн, – если воля Твоя такова, что Иерусалим и храм Твой должны исчезнуть с лица земли, то пусть последний камень разрушенной святыни раздробит мою голову, чтобы я не попал в руки римлян.

– Отец, – сказала Тамара, наклонясь к нему, положив ему руку на горячий лоб. – Опомнись, храм не тронут. Римлянин не осмелится напасть на святыню, он сам преклоняется перед ней…

Иоанн грустно покачал головой.

– И все-таки он разрушит его, – проговорил он с горечью. – Новый дух овладел землей, дух отрицания. И он сметет с лица земли нас, детей Израиля, которые долго противились ему. Потом наступит второй потоп, более губительный и страшный, чем первый. Вчера было решено на римском военном совете, что храм будет сожжен…

Тамара вскрикнула от ужаса.

– Это невозможно, отец, на это бы не решился и сам Нерон, а Тит…

– Тит был против этого, но Береника доказала ему, что все силы Израиля сосредоточены теперь вокруг храма, и разрушение его навсегда сломит могущество иудеев. Но, – перебил он себя, – ты слышишь шаги? Это Хлодомар, я послал его за Регуэлем и Сабинием. Я многого не исполнил в своей жизни, но не мог умереть, не устроив своих домашних дел.

Он с трудом поднялся и позвал всех. Хлодомар остановился почтительно у двери, Регуэль бросился на колени у постели отца, Флавий Сабиний стоял в нерешимости посреди комнаты, опасаясь быть нескромным. Но Иоанн ласково подозвал его.

– Подойди ближе, Сабиний, – сказал он. – Ведь ты теперь наш. Римляне не могут сказать, что иудеи неумело сражались, – их учил Сабиний. Ты честно сдержал обет верности, который дал нашему народу, – честнее, чем многие иудеи… Теперь же нужно тебя освободить от данного обета, тем более что скоро рухнет понятие родины. Ее не станет для иудеев.