Берестяная грамота

— Сколько солдат прибыло в город?

Серёга растерянно глянул на Кольку, пожал плечами:

— Много.

— А машин сколько? — Калачёв улыбнулся. — Нет, не возьму! Не годишься ты в разведчики, парень.

— Восемнадцать грузовиков на Ленинской улице! — отчеканил Коля.

— Считал?

— Ага… Загадал, когда к вам шёл. Если чётное число, значит, встретим вас. Я вообще… Я часто загадываю — то колья в палисаднике, то трубы на крышах считаю: чёт-нечет…

Коля опустил пушистые ресницы, щёки от волнения горели.

«С виду впрямь красна девица, — подумал Калачёв. — Как его ребята дразнят? Крашеные Губы? Точно, будто вишни только что ел».

Калачёв встал.

— Не обижайтесь. Взять вас с собой не могу. На то есть причины. Но обещаю, что дело вам подыщем.

Серёга ещё не оправился от конфуза, пробурчал:

— Паразит староста уже постарался: завтра вызывают в управу. Наверняка на какую-нибудь работу пошлют.

— А ты что? Работы боишься, такой богатырь? — спросил Калачёв и добавил: — Знайте: в городе честных людей больше, чем вам кажется. Понадобитесь, они вас сами найдут.

ИВАН, ДА НЕ ТОТ

Предположение Серёги оправдалось. Тех, кто постарше, вместе со взрослыми мужчинами отправили на заготовку дров. Женщин и старух — в цехи — разбирать завалы. Серёга и Колька оказались в особой группе, которую староста назвал по-немецки «зондеркомандой». Назвал, конечно, для издёвки, потому что обидней дела и сыскать трудно — убирать помещение управы и фашистской комендатуры.

Мишка Капусткин, четвероклашка, узнав, что станет уборщицей, запротестовал:

— Права не имеете! Мне ещё и двенадцати не исполнилось!

Разговор шёл возле подъезда райсовета, где теперь была резиденция старосты. Готман поскрипел валенками по снегу, хмыкнул:

— Разве в школе вас такой дисциплине учили?

— Учили! — нахохлился Мишка. — И в книгах про это читали, и в кино показывали: если враг — значит, не помогать…

«Пропал Капустка!» Серёга чуть не ахнул и тут же, чтобы отвлечь Готмана, спросил:

— Господин староста, а за работу нам что-нибудь будет причитаться?

— Каждые десять дней буханка хлеба.

— Тогда мы согласны, — сказал Серёга за себя, Кольку и Мишку Капусткина.

Едва отошли от управы, Капустка такую оплеуху от Серёги съел, что пришлось его Кольке из сугроба поднимать.

— Ты что?! Захотел, чтобы за твои речи всех нас на допрос? Кочан ты крутобокий!

С того дня жизнь пошла не сладкая. Работа вроде и не ахти какая тяжёлая: каждый день в штабе полы подметать; раз в неделю мыть; пыль со столов и стульев смахнуть; иногда машину или подводу разгрузить, если шнапс или что-нибудь другое привезут; иногда к старосте сбегать с каким-нибудь поручением или от старосты — в штаб. Но всё время надо держать ушки на макушке.

Курт, заносчивый очкарик, который у Матрёниных стоял, служил в штабе караульным. Поначалу Коля даже обрадовался такой встрече: всё-таки «свой», можно сказать, но Курт и носа не повернул в сторону Кольки. А однажды утром провёл по сиденью стула ладонью, проверил, не пыльное ли, и с наслаждением треснул Кольку по щеке.

Но всё это были цветочки. Ягодки им преподнёс сам Череп — комендант Клюге.

Как-то после разгрузки подводы поднялся переполох: недосчитались ящика с мясными консервами. Схватили ребят, как щенков, за загривки — и к Клюге. Какой скандал он поднял! Тонкие, в ниточку, губы дёргаются, бритая голова трясётся — ну вылитый череп, вроде того, что был в школе, в биологическом кабинете. И плёткой каждого… Потом заперли всех троих на ночь в сарай. Закоченели ребята чуть не до смерти…

А утром ящик с проклятыми консервами нашёлся. Но всё равно для острастки по распоряжению Клюге лишили «особую команду» хлебного пайка на целый месяц.

Конечно, Серёга не спустил Черепу. Вбил на мосту через речку Лавровку два толстенных гвоздя с заточенными остриями. И как только поехал комендант на своей серой легковушке, так и проколол шины. Опоздал на какое-то важное совещание к начальству и такой разнос получил, что неделю ходил чернее тучи.

Но обиду мелкой местью не утолишь. Ну разве не сволочь староста, удружил им работёнку! Сам предатель и других заставляет на фашистов спину гнуть. Умеют же такие, как он, изворачиваться, приспосабливаться…

Кто не знал в Дедкове Ивана Фридриховича Ротмана, вежливого, подтянутого! Идёт, бывало, по улице — сухой, высокий, направо и налево кивает: «Здравствуйте! Как ваше здоровьице?»

В те годы, когда в стране была частная торговля, Иван Фридрихович служил в фирме, которая продавала швейные машины немецкой марки «Зингер». Ходил по домам, доставлял по заказам машинки и потом не забывал их владельцев — заглядывал к ним, интересовался, как работает механизм и не надо ли прислать мастера для наладки или ремонта. Когда же частной торговли не стало, сам занялся ремонтом швейных машин.