Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны

Ответил я просто: «Если вы так уверены, что выигрываете, почему же настаиваете на отлучении Доренко от телеэфира?». Тот пояснил: «Чтобы не осложнять ситуацию». — «Чтобы не осложнять, пусть все идет, как идет. Хотите закрывать регионы? Пожалуйста — не думаю, что у вас хватит на это сил». Это я к тому, насколько сильным было тогда противостояние, и когда мы победили, Володин звонок перехватил меня по дороге на дачу: «Ты не можешь вернуться?». Я приехал, и Путин сказал, что страшно благодарит: мол, сам до конца не верил в успех. Тогда мы и побратались…

Зимой девяносто девятого, когда начались разговоры о том, не подумать ли ему о президентстве, я был у него на даче, и, едва на эту тему завел разговор, Володя ко мне наклонился и произнес: «Послушай, знаешь, чего я больше всего на свете хочу?». Я плечами пожал: «Нет». — «Быть Березовским». Потом сделал паузу и попросил: «Дайте, пожалуйста, мне “Газпром”!..». Теперь-то мы видим (улыбается): Путин «Газпром» контролирует…

— …но Березовским так и не стал…

— Увы, если честно, у меня тогда не было времени, чтобы хорошо Володю узнать…

— Хотя надо было…

— Это уже другой вопрос, но история сослагательного наклонения не имеет. Меня как раз покоробило, когда он сказал, что хочет мной быть (я серьезно к этому отношусь, потому что хорошо помню, как Чубайс вспоминал, что хотел быть Собчаком). Вообще, я считаю, что, когда человек хочет быть кем-то, какой-то глубинный порок внутри он имеет.

— Проблемы уже есть…

— …поэтому я даже Бадри после этого разговора с Володей все рассказал, причем в контексте: что-то у него не так.

— Когда же вы с Путиным почувствовали взаимное охлаждение?

— Ну, я скажу, никакой горячей любви и не было — просто нормальные, добрые, дружеские отношения, а разрыв, думаю, наметился в декабре девяносто девятого, практически сразу после парламентских выборов, когда наши войска в Чечне подошли к Тереку. Не утверждаю, что я ох какой эксперт, но поскольку, будучи заместителем секретаря Совета безопасности, полтора года провел в Чечне…

— …ситуацией владеете хорошо…

— И не только поэтому. Первое мое путешествие из Москвы состоялось в шесть лет — я отправился с бабушкой в Очамчиру, на берег Черного моря.

— Это же Грузия…

— Да, столица Мегрелии. С тех пор на протяжении тридцати лет ездил на Кавказ каждый год и поэтому действительно неплохо знал населявших его людей, их проблемы, особенности. Задолго до погружения в политику я четко понимал отличия менталитета чеченского от грузинского, грузинского от абхазского, а уж Чечня все это отполировала.

Имея опыт действительно уникальный, я сказал Путину: «Володя, проблема в том, что победа — не флаг над Грозным, главное, чтобы чеченцы считали, что проиграли, а мы считали, что победили. Вы хотели реванша за поражение в первой чеченской войне (а я категорически выступал против второй — еще в июле, когда был премьером Степашин, беседовал с ним на эту тему)? Такой результат достигнут — не нужно теперь штурмовать Грозный».

Здесь вот мы с ним разошлись… Это еще не было конфликтом, я бы не сказал даже, что пробежал холодок, но что-то такое появилось, обозначились разногласия… С тех пор я практически не принимал никакого участия в президентской гонке, считая, что, как следствие победы парламентской, вопрос, безусловно, решен. Более того, на достаточно долгое время покинул Россию и вернулся перед самыми выборами, а после того, как в марте 2000-го Путин стал президентом, мы встречались уже не так часто. Приблизительно раз в две недели общались и проговаривали основные идеи, как делали это и раньше.

Теперь попытаюсь расставить все точки над «i», дабы развеять сомнения, потому что бытует множество домыслов, будто я хотел президентом манипулировать и так далее… Поймите, у меня была с ним конкретная договоренность, что я имею возможность высказать свое мнение по любому кажущемуся мне важным вопросу…

— …а его дело — услышать это или же нет…

— Его дело — выслушать, но решение принимает лишь он, потому что ответственность за последствия ложится на него, а не на меня. Фактически я выступал в качестве неформального консультанта: к нему можно прислушаться, но можно его и послать…

Не скажу, что именно тогда наступил переломный момент в отношениях, но стало ясно: есть какие-то принципиальные вещи, по которым наши мнения кардинально расходятся. Мы, в частности, договорились, что я вправе поднимать любую тему, аргументируя свое понимание… Если моя идея не принимается, это абсолютно нормально, но недостаточно просто отмахнуться: «Ерунда!» или «Ты не понимаешь!» — с другой стороны тоже должна быть аргументация.

— Думаю, это раздражало его и тяготило…