Бери и помни

– Ся-а-адь! – повторил Селеверов и посмотрел на жену исподлобья.

Пока Олег Иванович водворял разбушевавшуюся Римку на место, пухлая Анжелика спокойно поднялась с пола, отряхнула колготки. Подошла к отцу и, протянув тому лошадь, пожаловалась:

– Не стоит.

– Не стоит? – дружелюбно уточнил Селеверов.

– Нет. Неправильная.

Олег Иванович поднес лошадь к глазам, обнаружил явное несоответствие в конечностях игрушки и подтвердил:

– Она ж кривая.

– Неправильная, – снова повторила Анжела и залезла на стул.

Селеверов швырнул косую игрушку на кровать и в раздражении прикрикнул на надувшуюся Римку:

– Ну-у-у!

– Не нукай! – с вызовом ответила жена. – Не лошадь.

– Вон лошадь! – сообщила Анжела и показала на кровать.

– Да заткнись ты со своей лошадью! – заорала мать.

– Заткнись! Заткнись! – присоединилась к ней Элона, подпрыгивая на коленках у Дуси.

– Нехорошо, Элоночка, – сделала замечание Ваховская и спустила девочку с колен.

– Полюбуйся, – обратилась к ней Римка и передразнила: – «Нехорошо-о-о-о!» Твоя школа: хорошо, нехорошо. Влепила, как следует, вот тебе и нехорошо. Уговаривает она их. Совсем распустила!

Дуся от неожиданности поперхнулась и стала оправдываться:

– Ну что вы, Римма. Это же дети! Бывает. Они все повторяют. Опять же садик. Надо по-хорошему. Уговорами.

– То-то, я смотрю, многого ты уговорами добилась…

– А ну прекрати! – вмешался Селеверов и грохнул кулаком по столу: – Вы что? Дуры, что ли? Не понимаете! Завтра ответ нужно дать. Первый взнос… А они с этой лошадью. Как с ума сошли!

– Хватит орать! – не осталась в долгу Римка. – Все равно денег нет. Что мне, банк ограбить, чтобы в этих хоромах жить?! Лучше б тогда жили, как жили. Мучайся теперь: две комнаты, три комнаты, четыре… Каждый сверчок знай свой шесток! – прошипела она мужу и вылетела из комнаты.

– А сколько не хватает? – поинтересовалась Дуся.

– Еще две… – буркнул Селеверов и сел за стол, всем видом показывая, что разговор закончен. – Значит, три. Шестой этаж. Завтра будем оформляться.

– Две-е-е? – задумчиво покачала головой Ваховская.

– Две.

– Много-то как!

– Много, – согласился Хозяин. – Не собрать. Не у кого.

– Две-е-е-е, – качала головой Дуся и, не отрываясь, смотрела на дверь. – Пойду я, Олег Иванович.

– Смотри, Евдокия.

– Пойду, – прокряхтела Ваховская и медленно встала, разглаживая на себе юбку.

– Я с тобой! – объявила Элона и взяла ту за руку.

– Нельзя со мной, ласточка. Дусеньке завтра на работу. Вам с Ликой – в садик. Все, видишь, при деле, птичка моя.

– А ты не ходи! – попросила ее Элона.

– Нельзя не ходить: там денежку дают.

– Мно-о-ого? – поинтересовалась девочка.

– Много, – бездумно подтвердила Дуся и начала собираться.

– Я тоже тогда пойду, – сделала вывод Лёка. – Денежку дадут. Мно-о-о-ого. Домик купим.

– Деткам нельзя. Они маленькие. Вырастешь – будешь денежку зарабатывать.

– Как ты?

– Ну, лучше не как я. По-другому. Учительницей, вот, например, в школе. Или инженером.

– Я буду певицей, учительницей или художником, – подала свой голос с кровати толстая Анжелика.

– Я буду учительницей, – не согласилась с ней сестра.

– Вместе будете учительницами, – заверила их Дуся и, поцеловав на прощание обеих, ушла домой.

– Дуся ушла, – сообщила Элона вернувшейся матери.

– Скатертью дорога!

– Чего ты на нее взъелась? – полюбопытствовал Селеверов у жены.

– Ничего не взъелась! Как подумаю, что вместе жить надо будет, прям неохота даже становится. Каждый день эту дылду видеть – «хорошо, нехорошо». Бесит она меня!

– Бесит, говоришь?

– Ладно еще! – отмахнулась Римка и начала накрывать на стол. – Прыгаете вокруг нее, как поп у божницы. Ду-у-усенька! Ду-у-у-сенька! Если бы не ты, Ду-у-усенька!.. Она ж никто. И звать никак.

Селеверов внимательно посмотрел на жену: бегает, суетится, чушь какую-то лопочет, вроде как ее не касается. Даже не знаешь, что и думать, то ли дура, то ли совсем отвязная. Всех ненавидит. Неужели правда не понимает, что золотая ложка в рот нырнула? Евдокию поедом ест: все не так, все не по ее. Человек доброе дело для нее делает, а ей все мало.

Впервые Олег Иванович размышлял о своей половине в таком ключе. Семь лет прожили они вместе, а о Римкиной душе Селеверов никогда не задумывался. Некогда было. Видел, что молодая, красивая, острая на язык. Любил ее. Жалел. Виноватым себя чувствовал, что не может сразу дать ей все и много, как обещал. А вот сегодня… Сегодня смотрел на нее и ненавидел. Мелкой такой ненавистью, брезгливой, как клопа или таракана. Не больше.

– Иди сюда, – позвал жену Олег Иванович.

– Зачем? – не поторопилась выполнить просьбу мужа Селеверова.

– Иди. Сядь.

Римка присела.

– Зажралась?

Селеверова, не понимая, что происходит, вытаращила глаза:

– Чо-о-о?

– Евдокию не трогай.

– Во-о-т оно что-о-о-о! – догадалась Римка. – Жалко стало? Так и не надо тогда. Живи в бараке. И эти (она кивнула в сторону девочек) тоже пусть. Зато Евдокии твоей – почет и уважение. Только кому она нужна? Тебе?.. Мне?..

– Мне нужна, – ответила Элона.

– Рот закрой! – рявкнула на дочь Римка.