Берия. Арестовать в Кремле

Жуков освободил руки Берия, вышел вперед, за ним — Москаленко, с боков арестованного тут же встали с пистолетами в руках рослые Батицкий и Юферов; Зуб и Баксов были замыкающими.

— Прошу следовать за нами! — Жуков с чувством исполненного долга, но продолжая оставаться в напряжении, шагнул к двери, оглянулся, и вся шестерка с Берия посредине покинула кабинет. Пройдя коридор, группа вошла в большую светлую комнату.

Берия с порога кинулся к стоявшему на столе телефону и, схватив трубку, принялся набирать номер.

Жуков стрелой рванулся к столу, вырвал из рук Берия трубку и закричал:

— Не сметь! Руки вверх!

Берия, освободившись от стресса, на правах хозяина неожиданно предложил:

— Садитесь, товарищи! Произошло недоразумение — вас обманули.

— Молчать! — во весь голос рявкнул Жуков. — Вы арестованы и не командуйте! Здесь я командую! Генерал Батицкий, обыщите арестованного! — приказал Жуков.

Батицкий подошел к Берия, приставил к его груди пистолет и принялся проверять карманы.

— Убери пушку! — потребовал окончательно пришедший в себя Берия, отстраняя руку Батицкого.

— Не шуми — она еще пригодится!

Берия скользнул взглядом по генералам и офицерам с наставленными на него пистолетами и, повинуясь приказу, присел на краешек стула, расположенного возле двери. Его не покидала мысль о передаче при малейшей возможности кому-то из охраны обрывка бумаги с единственным словом «Тревога!». Он беспрерывно ерзал на стуле, придвинулся ближе к двери: в эти минуты его не смущало наставленное на него оружие, ибо его спасение в этом клочке бумаги, который он держал наготове в правом кармане. Не будут же генералы все время сидеть с оружием в руках; пройдет какое-то время, люди расслабятся, и тогда можно воспользоваться одной-двумя секундами, чтобы сунуть этот клочок бумаги первому попавшемуся офицеру охраны МВД.

Заместитель министра внутренних дел Богдан Кобулов после встречи на аэродроме министра вернулся в свой кабинет, проверил с помощью оперативного дежурного ход учения, позвонил командиру одной из московских дивизий и, удостоверившись в обычном раскладе сил и войск, взял папку с бумагами и принялся читать донесения. Через четверть часа ощутил смутную тревогу: до сих пор не было ни одного звонка начальника охраны из Кремля; обычно он звонил о прибытии, на этот раз, видно, замешкался.

Кобулов набрал по «кремлевке» номер комнаты охраны Кремля, попросил к телефону Саркисова, но кто-то, незнакомый ему, ответил, что Саркисова там нет, и в трубке раздались частые гудки. Где же он может быть? Позвонил в секретариат Президиума. «Да, заседание еще продолжается», — ответил дежурный и положил трубку. Значит, они еще в Кремле.

За долгие годы службы в МВД Кобулов привык к тому, что он обязан знать обстановку на каждый час, а здесь прошло свыше двух часов и никакой информации. Он позвонил еще, переговорил с начальником кремлевского караула, уточнил местонахождение машины министра — она по-прежнему находилась в Кремле, — а значит, и Лаврентий Павлович там, в Кремле, тем более заседание Президиума ЦК продолжалось.

Среди множества бумаг увидел письмо с уголковым штампом высшей инстанции, подпись секретаря ЦК Хрущева. Так, что он пишет? Снова о ГУЛАГе, снова приложение списка на семи листах. Пусть пока побудут в лагерях, сидели по двенадцать — пятнадцать лет, посидят и еще. «Надеюсь на Ваше, Лаврентий Павлович, доброе к моей просьбе отношение». Надейся, надейся, Никита Сергеевич, до поры до времени, а пока это время еще не пришло; отказывать секретарю ЦК не надо, выпустим пару десятков и хватит, остальные пусть пока лес валят. Лес стране нужен — вон сколько строек!

Еще бумага с множеством цифр. «Освобождено из-под стражи в области 4540, из них — уголовников 2637, осужденных за мелкое воровство и нарушение правил торговли — 1703, за драки — 98… Из числа амнистированных по статьям УК РСФСР вновь совершили уголовные преступления 94… По сравнению с тем же периодом прошлого года число убийств увеличилось на 69 %…» Этого и следовало ожидать — убийца не остановится перед очередной жертвой, если жертва — помеха; ему все равно, кого пырнуть ножом: милиционера, ребенка, женщину, старика… «Что делать? — спрашивают люди. — Сидеть вечерами дома и не выходить на улицу…» Народ возмущен, волнуется… Ну и пусть волнуется. А кто волнуется больше других — того в лагерь, там приутихнет…

Кобулов размашисто расписался и отложил листы бумаги в сторону. Что еще? Донесение начальника ГУЛАГа о бунте осужденных в лагере. Так, так, что он предпринял: брандспойты, собаки, оружие. Четырнадцать убито, двадцать девять ранено. Собачки — это хорошо, эти враз усмирят, но мало собачек-то, не хватает…